Леонид Платов - Опасный груз

Адмирал понимал слово «правдивый» шире. Это та педантичность в выполнении боевого приказа, благодаря которой именно Крылову поручали особо трудные операции, прозванные катерниками «ювелирной работой», — постановку мин в шхерах.

Точный на войне и есть правдивый!

Коль скоро прикажут ему пройти заданным курсом девять минут, не отвернет через восемь с половиной, как бы трудно ни пришлось. Ни секунды не утаит, хоть за спиной не стоит никто и не проверяет его по хронометру.

Вместе с тем Крылов отличался богатством выдумки и воображения, направленными на то, чтобы в точности выполнить приказ.

Адмирал приводил такой пример.

Ночью случилось Крылову очутиться в непосредственной близости к вражескому берегу, буквально под дулами фашистских батарей.

Появление советских моряков в этих водах показалось гитлеровцам невероятным. Проблеском они стали требовать опознавательные.

— Мигай в ответ, — приказал Крылов боцману.

— Что мигать? — оторопел тот.

— А что на ум придет! Бессмыслицу. Вздор. Абракадабру какую-нибудь…

Вернувшись на базу по выполнении задания, он объяснил команде свой не совсем обычный приказ:

— Я должен был лежать на курсе девять минут. Когда нас заметили гитлеровцы, мне оставалось еще три. Пока на берегу разгадывали боцманскую головоломку, мы к нужному месту и подгребли…

Укладывая газетные вырезки обратно в свою записную книжку и бережно перетягивая резиночкой, чтобы, храни бог, не растерять, профессор удовлетворенно кивал головой.

Да, бывший начальник Крылова метко охарактеризовал его. Именно правдивый, то есть точный в выполнении приказа!

И такой совершает вдруг вопиющую небрежность, два раза подряд сажает свой катер на камни?

Не ясно ли, что в этом есть какое-то противоречие, какая-то загадка, которую надо во что бы то ни стало разгадать.

Прибыв на место назначения — в маленький норвежский поселок, где находилась стоянка торпедных катеров, Грибов прямо с аэродрома отправился к командиру бригады.

Это оказался также один из его учеников, только на три или на четыре выпуска старше Крылова. Лицо было у него утомленное, озабоченное, помятое, под глазами темнели круги.

— Представьте, третью ночь не сплю, времени нет, — пожаловался он, но тотчас оживился, заулыбался. — Наступаем, товарищ капитан первого ранга, наступаем!.. Северный флот поддерживает с фланга продвижение доблестной Советской Армии!.. По секрету скажу: скоро будем менять стоянку, переходить на новую. Прилетели бы дня на два позже, могли бы уже и не застать здесь…

Он опять нахмурился:

— Дел, доложу вам, по горло! Катера все время в бою, в работе… А тут еще эта нелепая история с Борей Крыловым. Лучший мой командир отряда! Просто плюнешь с досады, руками разведешь…

В отношении обстоятельств дела командир бригады не смог сообщить ничего нового. Да, повторная авария, примерно в одном и том же месте. Какое-то заклятое место, черт бы его побрал!..

Грибов спросил о вешках. Нет, банка не была ограждена вешками. Снесло штормом. Сейчас наши гидрографы восстанавливают ограждение. Да ведь Крылов шел в тумане, по счислению.

— Завтра утречком сходим туда на моторке, — сказал командир бригады. Поглядим вблизи на эту банку. — Он всмотрелся в пасмурное лицо Грибова, добавил заботливо: — А теперь отдохните с дороги, товарищ капитан первого ранга. Для вас отвели квартиру Расмуссена, бывшего лоцмана. Лучшее помещение в поселке. Тут фашисты сожгли много домов при отходе. А у Расмуссена хорошо отдохнете после перелета. Такой перелет в ваши годы совершить, — это знаете ли!..

— А я не устал, — сухо сказал профессор (он не любил, когда ему напоминали о его годах).

Грибов отказался и от провожатого:

— Знаю поселок. Бывал несколько раз до революции, когда ходил на «Бакане».

Он попросил лишь прислать к нему на квартиру кого-нибудь из команды крыловского катера, лучше всего боцмана.

— Потом зайду к Крылову. Нет, нет, вызывать не надо. Сам зайду. Так лучше! Какой адрес у него?..

Грибов неторопливо шел вдоль единственной улицы поселка.

Он помнил ее совсем другой. Когда-то этот рыбацкий поселок был на редкость чистеньким и аккуратным, каким-то игрушечным (по субботам хозяйки с мылом оттирали мостовую перед домами). Весело сверкали медные ручки на дверях. Четырехугольная башенка кирхи поднималась над острыми черепичными крышами.

Сейчас в поселке осталось не более полутора десятков домов. На месте кирхи, взорванной фашистами, виднелась груда щебня.

Мрачно и пусто было вокруг. На снежных склонах, как зловещие черные пни, торчали обгоревшие трубы. Внизу в воде темнели сваи повалившегося набок причала.

Недавно еще отправлялись отсюда длинные караваны транспортов на запад. Спешно морем вывозились в фашистскую Германию богатства Северной Норвегии: запасы трески, железная руда, мачтовый лес.

Теперь тут была зона пустыни. Даже телеграфные столбы спилили гитлеровцы отступая. Не брезговали и проволокой. Проволока завершала длинный список награбленного. Все подметали под метелочку…

Но с приходом советских людей пустыня начала оживать.

По склону берега расхаживали среди деревьев саперы, держа перед собой миноискатели. Двое вели на поводке собаку, которая по запаху тола распознавала зарытые в земле мины. То и дело она останавливалась и коротко взлаивала.

Связисты, весело переговариваясь, волокли через улицу телефонный провод. Самый шустрый из них, — видимо, ротный шутник и балагур, — сбив набекрень пилотку, бойко объяснял что-то двум улыбавшимся норвежским девушкам, которые вышли на порог дома покрасоваться своими высокими чепцами и праздничными красивыми передниками.

А у повалившегося набок причала стояли и сидели на корточках рыбаки. Покуривая коротенькие трубочки, они с явным одобрением наблюдали за тем, что творится на море.

Оттуда доносились по временам глухие раскаты, и над серой водной гладью поднимались и медленно опадали черно-белые фонтаны взрывов.

Это советские минеры тралили фарватер, расчищая подходы к гавани.

Грибов залюбовался четкой слаженностью их трудной и опасной работы.

Три тральщика с поставленными электромагнитными тралами шли строем уступа. Они проходили вдоль берега, круто разворачивались, возвращались, опять разворачивались. Нужно было основательно «разутюжить» море в этом районе, прежде чем объявить его безопасным для плавания.

Снова и снова водяные столбы вставали за кормой. Эхо грохотало и перекатывалось в скалах обрывистого берега. Гитлеровцы не жалели мин при отходе. Даже море пытались омертвить. Наглухо закупорив гавань, обрекали на голод, на голодную смерть жителей рыбачьего поселка.