Валентин Куликов - Пророки желтого карлика

-Пеленки - это оковы личности, и чем дольше держать в них человечество, тем длиннее будет его путь к познанию.

Встал и с книгой подмышкой двинулся в ванную.

Просто смех, но я специально заметила, больше часа оттуда не раздавалось ни звука. Вода полилась в тот момент, когда окончились показательные выступления по фигурному катанию, и папа выключил телевизор.

Услыхав, что из ванны доносятся всплески, мама многозначительно вздохнула и посмотрела на меня. А я сделала вид, что ничего не вижу, ничего не слышу и пошла в ванную - посмотреть, что там происходит.

Предчувствия меня не обмануло: мой ненаглядный муж сидел на бачке с детским бельем, положив своего любимого Эйнштейна на стиральную доску, которую он пристроил на раковине. Одной рукой он поигрывал со струей воды, льющейся из крана, а другой, как всегда, когда его мысль напряженно работала, теребил свою русую бороду. Картина, достойная кисти художника! Реалиста, конечно.

- Пашенька!

Мне в ответ - ласковый восторженный взгляд.

- О, сколь прекрасны вы и удивительны, Марина Петровна!

- Пашенька, ты же большой умный мальчик, - сказала я, - не уводи меня в сторону от магистральных задач сегодняшнего дня. Я, разумеется, прекрасна и тем более - удивительна, но...

- Все, все, все, - он сунул мне в руки раскрытую книгу, - Отнеси, пожалуйста, на кухню, только не захлопни или, лучше всего, заложи газетой. Через пятнадцать минут я у твоих ног, и, знаешь, что расскажу? Потрясающую историю о том, как два друга, сами того не ожидая...

- Бог в помощь! - прервала я его монолог и пододвинула большой таз, - В конце-концов ты не только физик-теоретик, а и отец.

-Все, все, все, - согласился он. - Отец.

- И, наконец, взялся за стирку.

Я тихо прикрыла дверь и пошла ставить чайник.

- Опять засиделись заполночь, - упрекнула мама. - Режим есть основа всего. Коль ты уж вынуждена не работать, то, тем более, не надо распускаться. И если твой Павел - сова, то зачем же тебе, жаворонку, не спать по ночам?

-Наташенька, предоставь их самим себе. - примирительно сказал папа. Не надо так волноваться по пустякам.

- Вот именно, мамочка - подтвердила я и на всякий случай быстро выскользнула из кухни.

Всю эту неделю маме очень хотелось высказаться, а мне не хотелось, чтобы это произошло именно сегодня.

Ведь у Пашки явно счастливый день, какая-то удача, и как только родители улягутся спать, он мне все расскажет не торопясь.

Пока Пашка вершил свое отцовское действо, я тихонечко сидела возле нашего дитяти - такого маленького, беззащитного, с тонкими беленькими кудряшками на шейке, с длинными, подрагивающими во сне ресничками, - и пыталась представить, каким он станет лет через двадцать. Но почему-то у меня это плохо получалось:

все время виделся Пашка. То загорелый, с выгоревшими до бела волосами, в альпинистских доспехах, с огромным рюкзачищем за спиной.

То коротко подстриженный, тощий, бледный после досрочно сданной сессии, в гимнастерке, кирзовых сапогах и тоже с рюкзаком - таким он был, когда я его на сборы пришла провожать и рыдала на вокзале как самая последняя дура, а потом, как только лейтенант отвернулся, прыгнула в тамбур и доехала с ребятами до самой Тулы... Никогда мне не забыть Ленкиного выражения лица, она осталась одна на перроне и даже вслед не помахала, так растерялась. Тот день все решил. Не явись я с повинной, быть бы Ленке, а не мне его женой.

А в чем, собственно, я была виновата?

Всего-навсего в походе, еще в десятом классе, ушла ночью купаться с физруком. Он же спрашивал ребят, кто пойдет, всех позвал. Кто же виноват, что они предпочли песни петь у костра, а не купаться под луной? Мне бы тогда сразу Пашке признаться, я, мол, всем девчонкам назло пошла: в этого физрука все девы из двух десятых и двух девятых классов были влюблены до умопомрачения... А я решила: пусть мой Атос поревнует, посмотрим, что дальше будет. Вот и посмотрела... Стал Ковалев студентом, прописался в институтской библиотеке, и уж тут Ленка оказалась самым нужным человеком. Она из-за него два раза работу меняла, по мере возрастания Пашкиных профессиональных и интеллектуальных запросов: сначала перешла в городскую публичную научно-техническую библиотеку, а потом в историческую. И привык он к ней, вроде как к книжному шкафу. Вобщем, дороговато мне эта его привычка обошлась.

Через два года мы встретились в школе на встрече бывших выпускников. Он едва мне кивнул и чуть ли не три часа простоял у окошка с нашим физиком, Евстигнеем. Математичка, конечно, и тут своего не упустила, свела со мной давние счеты. Она сразу поняла, что я маюсь от неразделенной любви, подошла и, задумчиво глядя Пашке в спину, говорит:

- У твоего Ковалева, Марина, большое будущее. За всю мою педагогическую деятельность у меня был пока всего один такой ученик.

Пол-ночи я тогда проревела белугой, всю подушку намочила, даже вспоминать тошно. А позвонить, повинится - гордость не давала, как же, первая красавица в школе, Мальчишки наперебой портфель таскали, никто ни разу за косу не дернул, и вдруг сама звонит...

Девушки-подруженьки разное советовали.

Давай, мы ему позвоним, поболтаем о том о сем, а потом, вроде бы между прочим, скажем, что Маринка тяжело заболела... И уж если он тебя еще любит, то сразу прибежит. Или так можно сделать: у Генки Саламатина, лучшего школьного друга, где Пашка часто бывает, книжку какую-нибудь редкую попросить. А вдруг там и встретитесь... Но самым лучшим предложением было собрать на вечеринку весь класс. Так и решили, ждали только удобного случая, чтобы все получилось, как говорится, без подтасовки, И Его Величество Случай представился.

Приехал Витька Кирюшин из Ленинграда, после долгого плаванья. Всех однокашников, у кого были телефоны обзвонил, соскучился без вас, ребята говорит, надо встретиться, погудеть. А Пашка был с ним в школе неразлей-водой. Но телефона у него тогда не было, они с матерью только въехали в новую квартиру на Юго-Западе. Послали к нему нарочным Генку. Вернулся он часа через три, рассказывает, что, во-первых еле-еле отыскал их новый дом, а во-вторых, еле-еле Ковалева уговорил. Сначала, дескать, Пашка руками замахал: много дел, некогда, занят по горло, самое трудное время и прочее. С Кирюшиным мы, говорит, всегда встречаемся, когда он в Москву приезжает, потому что есть о чем поговорить, а на вечеринки время транжирить желания нет.

Но Генка, все-таки его устыдил, как-никак, а ведь - родной класс!

Я помчалась в парикмахерскую. Плюхнулась в кресло, говорю: отстригите косу и сделайте модную укладку. Мастер головой покачал, неужели, мол, не жалко вам, девушка такой красы? Вы сначала подумайте серьезно и уж тогда приходите. Но я ему сказала, что еду работать переводчицей в одно из молодых африканских государств, буду жить в самой глубинке, где даже помыться - проблема, такая там жара, куда уж тут с длинной косой... Он походил -походил вокруг, взял ножницы, вздохнул и - рраз! Нет моей косы.