Андрей Легостаев - Хонсепсия

Впрочем, еще не настигли - он висит над пропастью, но продолжает жить,

Солнце, наконец, оставило этот мир без своего ласкового внимания и на еще серое небо вывались ущербная луна, не обещая много света в предстоящую ночь. Появились первые самые наглые звезды - ходят легенды, что это глаза душ бывших великих завоевателей взирают на своих преемников.

Веревка сползла аж под грудную клетку, затрудняя дыхание и задрав рясу, обнажив перед камнем его волосатые грязные ноги. Вид его был нелеп и смешон, но как часто самые великие бывают нелепы наедине, когда их никто не видит...

Летняя ночь июня шесть тысяч семьсот тридцать второго года от сотворения мира, или тысяча двести двадцать четвертого от рождества Христова. Или сорок девятого от рождества его, нареченного Андреем. Перелом года, ущербная луна, отроги Пиренейских гор - богом забытое место... Он не заметил, как заснул. Заснул в этом странном и неудобном положении, раскачиваясь над пропастью, на дне которой усыпляюще журчал ручей.

Глава вторая.

Ночью он вздрогнул от приглушенного грохота - будто титанические тараны били в не менее титанические ворота, но очень далеко отсюда. Он мгновенно проснулся, но ничего не мог понять, хотя сразу вспомнил, где он и почему. Где-то далеко-далеко словно рухнули скалы, и лишь приглушенный гул и невнятная дрожь земли докатились до обрыва.

До рассвета было еще далеко, луна, как и ожидалось, не освещала ничего, к тому же небо застлали рваные тучи. Он подумал и решил рискнуть, выбраться наверх и до рассвета покемарить на твердой земле. Неизвестно какой предстоит день, расточать силы неразумно.

Странно, несмотря на усталость подниматься по тонкой веревке показалось легче, чем спускаться. Он закинул ногу на край обрыва, выбрался целиком и прислушался, стоя на четвереньках, подобно хищнику на охоте.

От выхода из ущелья слышался неявный шум - то ли ветер шебуршит, то ли кто-то храпит. Подкравшись чуть ближе, он понял, что это конский храп, смешанный с человечьим дыханием. Наверное, это те четверо, что были посланы обследовать ущелье, не отважились ночью ехать в замок по такой непредсказуемой тропе.

Предательская луна почти ничего не освещала, но единственный глаз Анри неплохо видел в темноте.

Решение пришло как всегда сразу: конь - это путь к спасению. Незначительную преграду в виде четверых бойцов он не брал в расчет, таким вещам обучен. И поделом охотнику нарваться на зубы потенциальной жертвы. Охота, знаете ли, занятие обоюдно опасное...

Люди и кони лежали у насыпи, с противоположной от обрыва стороны тропы. Любая ошибка была смерти подобна, и Анри решил не надеяться на единственный глаз, а выждать до первого света. Чего-чего, а ждать он умел.

Он притаился за валуном, от которого до спящих было около двадцати шагов, и закрыл глаза. Он умел спать, одновременно бодрствуя. Когда ждешь, время ползет, словно улитка по склону, кажется, что эта ночь навсегда. Но Анри давно не обращал на это внимания. Он спал, но знал, что рассвет не пропустит.

Едва мрак ночи стал рассеиваться, так что можно было уже что-то различить, солдат, сдуру легший крайним, расстался с этим миром, не поняв, что произошло. Анри легонько потрепал его по плечу и, едва тот проснулся, вонзил клинок прямо в сердце. Чистая грамотная работа иного и быть не могло. Но Анри не упивался первой победой, осторожно пробрался к следующему. Его даже не удивляла беспечность этих людей, которым он уготовил смерть, что в незнакомых местах они не оставили часового, чтоб берег покой остальных. Он уже повидал на своем веку множество подобных раззяв, считающих себя неуязвимыми и сильными. Он знал цену человеческой жизни - не дороже комариного звона.

"И никогда не молись ни об одном из них, кто умер, и не стой над его могилой"...

Второй отправился вслед за товарищем на встречу с Богом так же тихо и спокойно. Анри выдернул кинжал.

Всхрапнул во сне почуявший запах крови конь и тот человек, что лежал с противоположного края, поднял голову.

Взгляд вчерашнего преследователя наткнулся на дьявольский огонь единственного взгляда Анри. Какие-то мгновения, представлявшиеся безумно долгими, они смотрели друг на друга. Между ними беззаботно храпел еще один солдат.

Анри вышел из оцепенения первым. Он метнул во врага кинжал, от которого шел пар горячей крови, и выхватил из ножен убитого меч. Кинжал не достиг цели - - клинок вонзился в плечо проснувшегося солдата. От боли или от наконец-то проснувшегося чувства долга, он заорал:

- Тревога! Тревога!

Кому кричать? Двое его уже не услышат, а с ним и с оставшимся солдатом Анри уж как-нибудь разберется.

Произошла заминка: испуганные лошади повскакали, едва не сбив Анри с ног. Но тот среагировал мгновенно, словно пушинка взлетев на первого попавшего коня, и резко развернул его в сторону противников. Третий боец, до которого Анри не успел добраться, пока тот видел сновидения, был зарублен ударом меча наотмашь и повалился под копыта коня. Анри вновь встретился взглядом с тем, что проснулся раньше времени - тот стоял, обнажив меч, из его предплечья торчал кинжал. Испуганные происходящим кони помчались вверх по тропе, лишь Анри гарцевал перед оставшимся преследователем.

Тот, сжимая в руке меч, отступал, совершенно забыв, что за спиной обрыв.

Анри медленно двинул коня ему навстречу. Бывший преследователь, превратившийся в жертву, сделал последний, роковой шаг и с диким воплем полетел вниз. Анри усмехнулся - не пришлось даже руки марать. Хотя, потерянного кинжала жаль, даже очень.

Он хотел повернуть трофейного коня в ущелье, чтобы мчаться быстрее ветра, прочь отсюда - навстречу свободе, но взгляд его случайно упал на сумку возле одного из мертвецов.

А ведь за весь вчерашний день у него и крошки во рту не было, он совсем забыл об этом. Анри спрыгнул на землю и потрепал по холке коня, чтоб не вздумал отправиться вслед за остальными. Он никогда не стремился к этому, но представители лошадиного племени всегда и сразу почему-то проникались к нему симпатией.

В сумке оказалась краюха хлеба, завернутое в тряпицу козье пахучее мясо и фляга с водой. Анри возблагодарил небеса, что не с каким-нибудь кисленьким винцом, он любил, чтоб разум всегда был чистым и не замутненным хмелем. Он сел на тот же камень, на котором вчера размышлял как быть, и без особого аппетита утолил голод. Ему не было необходимости успокаиваться перед дальней обратной дорогой, он был совершенно спокоен после убийства четверых охотников за его жизнью. Стремительно светало, заливая розоватым золотом окружающие горы. Взгляд упал на валявшуюся на земле не чищеную каску одного из погибших. И он, неожиданно для себя, решил вновь сменить обличье.