Виктор Колупаев - Жилплощадь для фантаста

Геннадий Михайлович услышал звук человеческого голоса, оглянулся, вернее, просто посмотрел вбок, туда, где я стоял. На лице его отразилось мгновенное недоумение. Что это? Голос? А кто говорит, не видно. Не было никого в коридоре. Ни одного человека!

- Здравствуйте, Геннадий Михайлович, - повторил я. - Моя фамилия Приклонов.

И тут, наконец, меня заметили, но не остановились, а все так же неторопливо и с достоинством, перекатываясь с пятки на носок прекраснейшего и добротнейшего ботинка, проследовали вперед, оставляя за собой всем понятное:

- ст...

Нормально.

Главный распорядитель абсолютными фондами шел уверенно и спокойно. Теперь, вне стен рабочего кабинета, обеспокоить его было не так-то просто. Да и шагов до автомобиля, который дожидался его у дверей вестибюля, оставалось совсем немного, какая-нибудь сотня или того меньше. Я поспешил за распорядителем.

- Геннадий Михайлович! Скажите, пожалуйста, почему мне снова отказали в квартире?

Объяснять сейчас, что я не просил эту квартиру, что ее мне предложили, что я был страшно рад и уверен, что теперь уж все нормально, сейчас не представлялось возможным. Нужно было задавать вопросы точные и краткие. Однозначные.

Геннадий Михайлович не оглянулся, не остановился, даже не замедлил шага, да и с какой стати стал бы он это делать. Он только сказал раздраженно и громко:

- Не зна-аю!

Причем звук "а" он немного растянул, отчего получилось такое впечатление, словно он отталкивался от меня рукой.

То, что квартиры не будет, я понял еще утром, когда произошла заминка со сдачей моей прежней квартиры уполномоченному с завода, где я работал. И ответ удивил меня не этим, не отказом, хотя форма его и показалась мне странной.

- Но ведь именно вы и должны это знать, - сказал я. А действительно, к кому я еще мог обратиться за разъяснениями? Ведь во всех других инстанциях только неопределенно пожимали плечами. Дом заселялся, я был в списках, но старую квартиру никто не брал на себя смелость принять. А без документов о ее сдаче я не мог получить ордер на новую. Это-то ясно. Вдруг я пожелаю захватить обе квартиры! Но причины заминки?

- Я не могу дарить тебе четырехкомнатную квартиру, да еще заводу двухкомнатную!

Главный распорядитель раздражался все больше. Эти прилипалы, просители. Интеллигенция! Тихой сапой лезут с "пожалуйста" и "прошу прощения".

Да при чем тут "дарить"? Ну при чем тут какое-то дарение? Не подарки мне нужны, не подачки, не куски, которые я и не собирался у кого-то рвать. Ну, если не положено, если не заслужил, если еще рано, если нет возможности, так и не надо срывать меня с места. Ведь человек привыкает. Вот и я привык уже и к тяжести, которую носил в своем сердце, и к тесноте, в которой приходилось жить, и к тому, что нет места для работы. Ну зачем же он так? Зачем дарить? Мне -четырехкомнатную, а заводу - двухкомнатную, ну, то есть ту, в которой я сейчас жил. Да что же это? Что?

Геннадий Михайлович был мне понятен. Я мог, мог придумать его! Никакого труда это для меня не составляло. Вот только не хотелось...

А ведь была н другая встреча. Жара давила неимоверная. Я, как всегда, проводил свой отпуск в городе. Одуревши от жары и писанины, я спал. Помятый, спросонья, небритый, я ничего не понимал. Валентина растолкала меня, сказала: "К тебе пришли". А какой-то незнакомый человек торопит: "Скорее. Геннадий Михайлович ждет. Книжку свою подписали? Книжку обязательно. Как она у вас называется?" Книжек не было. Вернее, были, но мало. Не хватало книжек. "Какому Геннадию?" - не понимал я. - "Главному распорядителю абсолютными фондами. Через пять минут должны быть у Геннадия Михайловича. Да можете вы побыстрее?" - "Квартиру обещают", - шепнула Валентина. - "Какую квартиру?" - "Может и дадут, раз обещают", - сказала Пелагея Матвеевна. Я все равно ничего не понимал... Даже не умывшись, влез в черную "Волгу". В приемной Главного распорядителя толпилась очередь. Сопровождающий подталкивал меня в спину. Вокруг зашумели: "Без очереди! Постоял бы, не старый!" - "По вызову", - объяснила секретарша, но ее не слушали. Хотелось сбежать, но уже открывалась двойная дверь с тамбуром... "Писатель Приклонов", - доложила секретарша и исчезла. "Здравствуйте!" сказал я. Геннадий Михайлович сидел и не видел. В его кабинете раздался посторонний звук, словно вошел кто-то. Вид у меня, я знал это, был подзаборный. Меня все же обнаружили. "Где заявление?" - "Какое заявление? не понял я. - Книжка вот... Никакого заявления у меня нет". - "Пиши". Я положил на стол заляпанную вспотевшими руками книжку. Геннадий Михайлович отогнул корочку, хмыкнул. "Ах, да, - ужаснулся я. - Ручку. Ручку дома забыл. Подпись". Я отнимал время, я торопился, я даже не написал "Уважаемому", просто: "Геннадию Михайловичу с наилучшими пожеланиями!" Книжка захлопнулась. "Пиши заявление". - "Да о чем же?" - "Квартиру тебе даю... четырехкомнатную". - "Спасибо. Не ожидал". - "Ожидал, ожидал". - "А нельзя сначала ее посмотреть?" - "Чего тебе ее смотреть?" "Посмотреть..." - "Пиши заявление". Геннадий Михайлович пустил по столу чистый лист бумаги. "Все же... сначала посмотреть". Геннадий Михайлович утратил интерес ко мне. Это было ясно. "Как хочешь. Но чтобы заявление завтра было у меня на столе". - "Вот спасибо! Съездим и сразу же заявление". Геннадий Михайлович нажал на столе какую-то кнопку. "Спасибо. До свиданья", - сказал я и шмыгнул в уже открывающуюся дверь. В приемной недовольно зашумели посетители. Я отнял у них время. Про квартиру мне верилось и не верилось. Все было слишком быстро и неожиданно. А потом все сорвалось...

- Ты что, не мог пойти к директору завода и сказать, чтобы он отдал твою квартиру городу?

Мы уже спускались по мраморной лестнице. Главный распорядитель хотя и был раздражен, но нес свое тело все так же с достоинством.

Может быть, ему все-таки чуть-чуть стыдно, думал я. Ну не за то, конечно, что не дал мне квартиру, а потому что сорвал человека с места, вольно или невольно, но все же заставил его ходить, спрашивать, унижаться ведь, потому что никто не желает отвечать на мои вопросы. Вот он наверняка и говорит так грубо, потому что смущен, потому что ему хоть немножечко, а все-таки неудобно.

- Так ведь это совсем не моя работа, - вспомнил я о своей попытке прорваться к директору завода.

- А ты думаешь, что я за тебя буду ходить и носить эти справки. Ты что думаешь, у меня другой работы нет?

Вот теперь Главный распорядитель не скрывал своей злости и даже какой-то ненависти. Он на миг остановился на лестничной площадке, чтобы смерить меня с ног до головы бешеным взглядом. Ну нет, совесть его сейчас не мучила, да и случалось ли это когда прежде? Никакого неудобства, тем более - стыда, он сейчас не испытывал. Он был у себя, в своей вотчине. Он сейчас являл собою разгневанного барина, который может подарить, но может и посмеяться, может кинуть кость, но может тут же и отобрать ее.