Андрей Кокоулин - Прынцик

И ведь жалко же их, уродов! Понимали бы, в чем участвуют! В травле участвуют. Не зная, что они сами — явления того же порядка, что и падающий с крыши кирпич. Винтики. Вин-ти-ки! Только чтобы Шарыгин не горел. Не светил. И никого не радовал.

Стругацкие какие-то. "За миллиард лет до конца света". Гомеостазис.

Наверное, это смешно, грустно улыбнулась Галка, когда сквозь всхлипы донеслось на удивление четкое: "Уйду. Эстрада, я твой сын!". Затем Гриша завыл пуще прежнего.

Кажется, он все-таки перебирал. Может быть, неосознанно.

Галка, впрочем, отнесла это на счет своего обостренного восприятия. После того, как случились первые репетиции "Коммунальных страстей", она обнаружила вдруг, что часто смотрит на разворачивающиеся вокруг нее события как на грандиозную постановку. Город виделся сложной, многоуровневой декорацией. Солнце сияло юпитером. Люди в меру сил и таланта играли свои маленькие и не очень роли. В общем, спектакль "Жизнь", автор неизвестен.

Один раз в троллейбусе накатило так, что она чуть не сорвалась. Салон был набит битком. В бедро упиралась какая-то стальная трубка, обозначающая спинку сиденья. Чье-то плечо удобно разместилось между лопаток. По колену, в такт троллейбусным рывкам, колотил твердым пластиковым углом чей-то кейс. Слева цеплялся за поручень мятый синий пиджак. Справа тяжело дышала женщина в вязаной кофте, обмахивала красное, запаленное лицо панамкой. На локте у нее висела корзинка, накрытая газетой. Из-под газеты выглядывали веточки укропа.

Все было так, как и должно было быть. Куцая весенняя зелень мелькала в окне на фоне серых фасадов. И тут бездумно пялившийся в пыльное стекло мужчина вдруг встал со своего места и как-то аккуратно — "Садитесь, пожалуйста!" — усадил женщину в кофте вместо себя.

У него были редкие, растущие какими-то кустиками, жирные волосы. Повернутую к Галке щеку пятнали оспины. Небритость сползала по шее в грязный ворот рубашки. От него несло каким-то жутким одеколоном и — слабо, снизу, от брюк — мочой.

Он стоял, пьяно покачиваясь, стекляным взглядом упираясь в пустоту между плафонами, и недопитая бутылка пива в его руке покачивалась вместе с ним. Что-то побулькивало у него в горле.

Господи, господи, как же Галке хотелось, дернув его за засаленный рукав, сказать: "Так не бывает! Вы фальшивите! Зачем? Вы не должны были уступать! Ваша роль — другая!"

Вот такой ляпсус.

А в другой раз встретился какой-то необыкновенно серьезный, совершенно по-взрослому рассуждающий ребенок лет пяти. А в третий дошло до того, что под подозрение попала мама. Раньше, рассказывая о папе, она страшно нервничала. Закуривала, заламывала руки. Тискала в пальцах то салфетку какую-нибудь, то край скатерти, то сигаретную пачку. Голос у нее вибрировал, словно через голосовые связки пропускали электрический ток. Кожа на скулах натягивалась, и лицо приобретало хищное, исступленное выражение.

Тем более разительной была перемена в последний воскресный Галкин приезд на дачу.

История папиного предательства и обмана уложилась в нарезку овощей для салата. В три минуты. И никакого электричества. Никакого табака. Никаких поз. Только усталый взмах руки: "Дальше, дочка, ты и сама знаешь". Это настолько не вязалось с маминым характером, что пришлось в смятении убежать полоть крыжовник.

Галка и сама не понимала, откуда берется это дурацкое чувство неправильности. Видимо, с головой у нее было что-то не то. Перемыкало где-то. Весь мир, конечно, театр. Спасибо англицкому драматургу, открыл глаза. Но чтобы еще и людей повсюду делить на профессиональных актеров и на любителей… Это уже тю-тю… Галка вздохнула. Теперь вот и Гриша убивается совсем не так, как она себе напредставляла… Хотя уж он-то…

Рука затекла. Галка переложила телефон в другую руку.

Шарыгин выдыхался. Рыдания становились тише. Фырк-фырк. Сейчас и всплывет истинная причина. Какое там Мироздание! Все намного прозаичней. И прозрачней. Вот раз, два…

— Меня, знаешь, Светка выгнала… — выдавила трубка. И засопела.

Ну вот. Пожалуйста. Далее подразумевается ее реакция. Типа "Аххх!".

Собственно, на улицу Шарыгина изгоняли периодически. Сначала это была Юлечка, полная, волоокая особа с прелестными ямочками на щеках, с прической под Мирей Матье, с мягкими, пухлыми руками. Она выдержала едва полгода, к концу срока отлучая Гришу от себя чуть ли не через день. Разумеется, на этом ее проживание на Шарыгинской жилплощади и завершилось. Затем на горизонте взошла и со скандалом закатилась рыжеволосая Эмма. Или уж, скорее, выкатилась. Похоже, в том же направлении двигалась и Светлана.

Жалко. Галке Светлана нравилась.

В отличие от странноватой, медлительной Юлечки и порывистой истерички Эммы она была обычным, живым человеком. Да и с увлеченными выгрызанием ролей театральными у нее не было ничего общего.

На банкете по поводу открытия сезона Гриша представил их друг другу. Галка получила определение "светоча в царстве тьмы", Светлана оказалась "доброй самаритянкой". Они уселись рядышком и цапнули один и то же бутерброд с двумя кружками сырокопченой колбасы. Под смех бутерброд был разделен пополам, и Галка, вообще-то всегда трудно сходившаяся с людьми, через пять минут вдруг обнаружила, что пичкает соседку своими тайными детскими воспоминаниями (принцы, ах, принцы!), а через десять, что хихикает вместе с ней над заслуженным артистом Хабаровым, гоняющим вилкой по тарелке упрямую, никак не желающую накалываться маслину. Подвижное, многоопытное лицо актера выражало сначала меланхолию и тусклый интерес, но по мере того, как охота затягивалась, оно последовательно транслировало в окружающее пространство азарт, затем досаду, затем раздражение и, наконец, злость.

Куда там Джиму Кэрри! Здесь профессионально работали щеки, губы, нос, брови, глаза, лоб и даже мочки ушей. Русская драматическая школа, что вы хотите.

Маслина испытала все грани Хабаровского таланта, но тем не менее не сдалась. Тогда, отложив вилку, ее попросту схватили рукой. Вперили в нее близоруко прищуренный Хабаровский глаз и продекламировали из "Короля Лира":

— Восстал ты против нашего решенья, чего наш сан и нрав не допускают, — у власти я, по каре ты увидишь!

На "у власти я" и Галка, и Светлана синхронно повалились под стол. Галка, наверное, никогда так в жизни не смеялась. Оттого, что необходимо было соблюсти хоть какие-то приличия и не хохотать под столом в голос, приходилось зажимать рот ладонью. В результате звуки сквозь пальцы рвались не вполне человеческие, а в горле вулканически клокотало.

Светлана, бодая Галкино плечо, всхлипывала вторым номером, и вместе у них получалось что-то из аудиозаписей "Живой Природы". Экваториальные джунгли. Вопли макак-резус. Перекличка попугаев. Посвист сурков. Извержение Килиманджаро.