Андрей Кокоулин - Через рамки

Женька снова наколол макаронин.

— Я делаю и говорю что-то, руководствуясь лишь своими желаниями.

— Копни глубже! Откуда возникают желания? Откуда в голове появляются слова? Не какие-то, а именно эти? Почему ты говоришь это, а не что-то другое? Мог ли ты сказать что-то другое? Что руководит тобой все восемнадцать лет?

— Сейчас сковородкой по башке дам, — сказал Женька.

— Может, мне как раз этого и надо! — заявил Мишка.

— И будешь лежать ударенный и весь в макаронах. Только кратковременная потеря сознания вследствие сотрясения мозга это ни фига не смерть.

— А если клиническая? — с надеждой посмотрел на Женьку Мишка.

— Да ну нафиг! — Женька спрятал сковороду за спину. — Меня ж посадят!

— А если у тебя программа такая?

— Ага! С крыши вон сигани!

— С крыши как раз нельзя, — огорчился Мишка. — Мне нужно так, чтобы медленно…

— И печально.

— В общем, чтобы я успел кое-что сделать.

Женька подобрал и заглотнул оброненную макаронину.

— Скоро семестр кончается, а ты, блин… — он замолчал и стал похож вдруг на человека, в разгар ясного летнего дня оприходованного молнией. — А ты в летних лагерях был когда-нибудь?

— В пионерских, типа?

— Ну! В «мультики» не играл там?

— Какие «мультики»? — приподнялся на локте Мишка.

— Была такая игра… — Женька покраснел. — Ну, как игра, баловство, дети были, дурные, хрен чего понимали тогда.

— Ты не тяни.

— Я не тяну. Парень с соседнего отряда сказал, что, мол, рай можно увидеть, картинки яркие, всякие чудеса, а для этого надо горло, сонную артерию перетянуть или шарфом, или полотенцем. Как при самоудушении.

— И что?

— Ничего. Главное, безопасно. Сам перетягиваешь, а когда сознание теряешь, рука слабеет, и пальцы разжимаются. В общем, убить себя не получится, а на волосок от смерти побываешь.

— И как мультики?

— Многие видели. Я, правда, только свет видел, зыбкий такой, и там будто рыбины плавают…

Мишка загорелся идеей.

— Слушай, я, наверное, попробую! Вафельное полотенце сгодится?

— Блин, ты дурак? — заволновался Женька. — У нас Таньку Серову еле откачали потом, она минуты две не дышала!

— Ну, ты меня проконтролируешь!

Мишка вскочил с койки, вытянул из-под нее сумку с вещами, окунул руки в кожаное нутро. Из сумки, как из рыбьих или животных внутренностей, полезли рукава свитера, верх футболки, джинсовая штанина.

— Во! — Мишка извлек наружу узкую серо-синюю змею вязаного шарфа. — Сгодится?

— Ты меня на соучастие не подбивай, — сказал Женька. — Сам говоришь, у меня другая программа.

— А где перетягивать?

— Там, где сонная.

— То есть, узлом, да?

Мишка просунул концы шарфа в сложенную петлю.

— Эй-эй! — поймал за руку его Женька. — Ты сдурел здесь это пробовать? Здесь я тебе не дам. И лучше вообще откажись от этого.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

— Ты мне зачем рассказал про «мультики»? — спросил Мишка.

— Я же не думал…

— Ладно, — Мишка вырвал шарф из пальцев сокомнатника, — в парк пойду. Там, надеюсь, мне никто мешать не будет.

— Что ты уперся с этой программой? — спросил Женька, вернувшись к своей сковороде.

— Это не я, это она уперлась в меня, — Мишка одел куртку. — И я ей окажусь не по зубам. А вы оставайтесь здесь, стройте из себя гуру и пожирателей макарон.

— А тебе не кажется…

Договорить Женька не успел, потому что Мишка уже выскочил в коридор.

Семнадцать ступенек, доска объявлений, пост вахтерши, скрипучие стеклянные двери. Снаружи было ветрено, и Мишка застегнул молнию на куртке. Обогнув высотку общежития по растрескавшемуся асфальту, он перебежал дорогу и кривой тропинкой вышел к парку.

Перетянуть, значит, горло.

Дорожки вились вокруг причудливо изгибающегося пруда. Сквозь облетающую листву неухоженных деревьев проглядывал самолет на высоком постаменте. Скамейки где-то были сдвинуты, где-то проломлены. Мишка с трудом нашел уединенную и целую, вынесенную к пологому бережку, под вязом.

Только он сел, как какой-то старичок прошел по дорожке, за ним проехал велосипедист. Словно сговорились.

Мишка освободил шарф из-под куртки. Стянул, ослабил. Нащупал рукой на шее биение крови, вот и жилка.

Черная вода пруда морщилась под ветром. На ней корабликами покачивались листья. За деревьями мелькнула человеческая фигура. Расходились, суки.

Мишка выдохнул, выковырял из кармана бумажку с мантрой. В общем, одной рукой затягивать, другую ближе к глазам. Куэска ти маньяна… Блин, макъяна…

Что это я так быстро? — подумалось вдруг ему. Как наскипидаренный. Не собрался, не приготовился. Родителей не предупредил. Неизвестно же, что будет. Выход за рамки, он куда? Без воды и продуктов…

Ха!

Мишка рассмеялся. Это программа! Конечно же это программа в нем говорит! Вернее, отговаривает. Боится. Да, да, тут нужно не раздумывая, потом будут капать сомнения, всякие срочные дела, обнаружится то, обнаружится се, и он замотается, запудрит себе мозги учебой, работой, семьей, исполняя предписанное.

Фигушки!

Мишка поднял бумажку, другой рукой взялся за шарф. Оглянулся. Никого, кто бросится спасать его по незнанию?

Было страшновато. Шелест листвы и жухлой травы вытеснил звуки проезжающих невдалеке автомобилей. Ш-ш-ш.

Мишка поежился, сцепил зубы.

Ну, что, поехали? Зубы стукнули. Сдавливая горло, Мишка потянул за шарф, но скоро захрипел и закашлял. Надо же еще как-то дышать!

Ага, вспомнил он, надо чтобы узел ложился и перекрывал артерию.

Снова пощупав жилку, Мишка соорудил на петле шарфа узел, приладил его. Плотный ком неудобно прижался к шее.

Прощай, программа!

Впрочем, быстрого прощания не получилось. Пришлось повозиться, включить вторую руку, затем сместить узел. Только с третьего раза у Мишки потемнело, а затем посветлело в глазах, но он не успел прочесть мантру. Непонятная картинка отпечаталась с внутренней стороны век, то ли лицо, то ли просто овал.

Блин, выйти за рамки оказалось совсем не просто! К тому же Мишка элементарно замерз. Еще рука уставала шарф тянуть, отставив локоть.

Мишка подышал, отдыхая.

Вокруг сделалось совсем тихо, безветренно и безлюдно, деревья застыли, не качаясь, листья лежали на воде без движения.

Вот оно, подумал Мишка.

Он поймал концы шарфа, перебрал пальцами, надежнее прихватывая инструмент преодоления рамок, потянул. Зеленые буквы заплясали перед глазами.

Куэска ти макъяна…

В ушах зашипело, овал проклюнулся снова, зыбкий, неустойчивый, рука повисла где-то в невообразимом далеке, буквы превратились в скачущую нить с узелками.