Михаил Белозеров - Собиратель древностей

Адвокат-элефант громко чихает. Целая серия чихов. Для такого носа нужен не платок, а простыня. Похоже, не договорились или Гимона Джофера мало заплатил.

— Это мой участок… — возражает Девид Малоуни Большеногий. — Кто на нем хозяин?! Ты что!

— Я тебя предупредил, — стоит на своем адвокат-элефант. — Зря потеряем время.

Тут я заподозрил неладное. Если Гимона Джофер купил шерифа? Нет, купить он не может. Девид Малоуни Большеногий не будет пачкать руки из-за Гимона Джофера. Значит, существует еще кто-то, кто заинтересован узнать тайну Сэма. Скорее всего, это такой большой человек, о котором все слышали, но ни разу не видели.

В результате, несмотря на протесты адвоката-элефанта, судья назначила штраф, а медали перекочевали в карман Сэма. Это было не то, на что рассчитывал шериф Девид Малоуни Большеногий.

Дело было так.

— Сынок, — спросила судья, — где ты взял медали?

— В столе, — простодушно ответил Сэм.

Не знаю, кто его надоумил. Но точно не адвокат-элефант, потому что у него челюсть отвисла — малец-то оказался прирожденным лгуном.

— Где? — переспросила судья, проникновенно поглядывая на Сэма поверх очков.

— В столе… — уже не так уверенно ответил Сэм.

— Недоказуемо! — тут же заявил адвокат-элефант и уткнулся в мокрый платок.

Судья кивнула головой.

— А ты знаешь, где твой отец взял эти медали?

— Мой отец умер десять лет назад, — всхлипнул Сэм.

— Недоказуемо — сын не отвечает за отца! — обрадовался адвокат-элефант.

Его длинный, складчатый нос стал красным, и адвокату-элефанту понадобился пузырек с лекарством. Адвокат долго пшикал из пузырька. Судья поморщилась. Мне показалось, что адвокат-элефант нарывается.

— Последний вопрос. Сколько лет в вашей семье хранятся эти медали?

— Не знаю. Лежали в коробке. Я их случайно нашел.

— Значит, их кто-то мог туда положить? — предположила судья.

— Мог, — простодушно согласился Сэм.

— Кто-то из твоей родни? — вкрадчиво спросила судья.

— Протестую, ваша честь! — заявил адвокат-элефант. — Время совершения преступления не имеет определяющей силы из-за древности закона.

Я понимаю, что он хочет сказать: никто не ставит памятников и не хоронит своих героев, потому что их попусту нет, потому что нет прежнего государства, а новое еще не создано. Все живут по инерции. И самое главное — что мы все пришлые и не знаем, что за страна была здесь до нас. Мы сброд со всего мира. Приехали, чтобы осваивать континент. А что до реликвий, то на них наплевать. Хорошо хоть вообще соблюдается видимость традиций. Такова была циничная логика адвоката-элефанта. К тому же, похоже, он не любил женщин. А судья была женщиной — очень красивой и вечно молодой. Есть и такая форма аномалий. Кому как повезет.

— И все-таки закон есть закон, — торжественно произнесла судья. — Назначаю штраф в пять тысяч рублей за торговлю военными регалиями в неположенном месте!

— Ваша честь! — вскричал адвокат-элефант, потому что в таком случае он не получал ни копейки.

— Но… но… я не в состоянии заплатить… — оторопело говорю я. — Лучше посадите меня на три месяца.

— Платить ничего не надо, — объясняет судья, складывая бумаги. — За вас внесен залог. — Она кивает в глубину зала, где стоит человек в верблюжьем пальто.

Человек улыбается, поворачивается и уходит. Но прежде чем он надевает шляпу, я замечаю его рожки. Человек-сатир. Или человек-единорог. Обычно третий рог, который растет в центре лба время от времени спиливают из практических соображений — например для шляпы.

Адвокат-элефант нагоняет нас на шатких мостках. У него просящее лицо. Я сую ему двести рублей. Он безумно рад. Свой длинный нос он обмотал шарфом и уложил в специальный карман. Как же он чихать-то будет? удивляюсь я.

Мы снова попадаем под пронизывающий ветер. У Люси посинели губы, но она заразительно смеется:

— Кто же наш благодетель?!

Честно говоря, мне не до смеха. Я оглядываюсь: некогда ухоженный сквер, пруд и аллеи засыпаны желтыми листьями. Одинокие деревья жалостливо смотрят в небо голыми ветками. Человека-сатира в верблюжьем пальто нигде нет.

— Идем быстрее! — говорю я. — У меня есть красное вино. Сейчас согреемся.

Сэм едва плетется. Он догадывается, что рано или поздно ему придется расстаться со своими медали, тем более, что следом за нами выходит шериф Девид Малоуни Большеногий — злой, как индюк. Интересно, что он задумал, разве что ограбить Сэма, а меня запихнуть в канализацию. Тогда что будет с Люси?

Мы выбираемся на Рицкартон, потом сворачивает на Леферсон. Деревья в нижней части города огромные, ветвистые, небо над ними темное, бездонное. Снежные тучи ползут, как стадо жирных коров.

Не успели мы пройти бульвар, в конце которого стоит мой дом, как дорогу нам преграждает шикарная машина. Дверь открывается. На нас внимательно смотрит человек, который кажется мне страшно знакомым.

— Все любят свое прошлое, но не любят настоящее… — говорит он, — иди-ка сюда, — и манит пальцем.

— Да, мистер Краснофф…

Я приближаюсь к его шикарной машине и замираю в двух шагах. Вижу только край дорогой, мягкой шляпы, манжеты с бриллиантовыми запонками и начищенные копыта с титановыми подковами, инкрустированные золотом. Обычно такие люди издают лошадиные звуки: 'Цок-цок-цок!..'

Все знают, что Виктор Краснофф сделал состояние на коллекционировании. Лучшие образцы искусства уплывают за океан, в Европу. Неужели он специально приехал, чтобы узнать, как прошло судебное заседание? Это большая честь.

— У тебя мои медали? — спрашивает он.

— Да, сэр, — отвечаю я и сдергиваю с головы кепку.

— Будешь работаешь на меня, — говорит Краснофф, небрежно кидая медали на сидение позади себя. — Гимона Джофер мой должник.

— Я все понял. Он обещал мне десять кусков, — отвечаю я еще до того, как имя Гимона Джофера растаяло в воздухе.

— Десять… мх… это много…

— Сэр… — говорю я как можно жалостливее. — У меня тяжелая старость. Я тоже хочу по утрам пить виски. — и улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь. Черт возьми! Я улыбаюсь и еще раз улыбаюсь!

Виктор Краснофф молчит целую минуту, изучая мое лицо. У него модно подстриженные усики, а бритые виски делают его моложавым. К тому же в левом клыке у него вставлен огромный бриллиант каратов на десять. Потом Виктор Краснофф говорит:

— …Но я подумаю…

— Можно, мне оставить мою долю? — проникновенно спрашиваю я и, заглядывая в приоткрытую дверь, кланяюсь ниже самого низкого плинтуса.

— Смотри, — назидательно говорит он, — не обманывая меня! Поехали!