Мюррей Лейнстер - Утро Судного дня

Бродячий муравей, вышедший в поход, убивает всех, сдирая с живых существ куски плоти и при этом не обращая ни малейшего внимания на то, что жертвы пытаются защищаться. Вот почему я схватил ребенка и побежал.

Хосе Рибейра заорал мне вслед:

— Нет! Сеньор! Нет!

Он остался совершенно неподвижен, только отчаянно кричал. Мне еще ни разу в жизни не приходилось слышать в человеческом голосе такой неприкрытый ужас.

Я остановился. Не знаю почему. Меня потрясло то, что Хосе и его жена замерли на своих местах и продолжали сидеть не шевелясь. Думаю, еще больше меня поразило то, что ни на крошечной поляне, ни в самом доме ничего не изменилось. Бродячие муравьи, как правило, наступают огромными армиями, и вся земля покрыта шевелящимися, блестящими на солнце телами. А воздух наполняет щелканье крошечных ножек и челюстей. Муравьи захватывают все деревья и кустарники, которые встречаются у них на пути. Гусеницы, червяки, птенцы в гнездах, змеи, обезьяны — все живые существа, не имеющие крыльев, оказываются погребенными под волной маленьких чудовищ, которые оставляют у себя за спиной лишь дочиста обглоданные косточки.

Однако Хосе продолжал сидеть неподвижно, только изо всех сил пытался сглотнуть. Я видел на нем бродячего муравья. Одного. Больше их не было нигде. Через несколько мгновений Хосе встал и, спотыкаясь, приблизился ко мне. Вид у него был такой, точно за ним явилась сама смерть. Говорить он не мог.

— Послушайте! — воскликнул я и удивился визгливым ноткам в своем голосе. — Я видел бродячего муравья! Я видел!

Хосе сглотнул одним усилием воли. Я поставил ребенка на землю, и он поспешил к матери.

— Да, — пролепетал Хосе так, словно у него пересохло в горле, а губы отказывались слушаться. — Но это… особенные муравьи. Они… как домашние любимцы. Да. Они ручные. Они мои… друзья. Они умеют делать разные фокусы, сеньор. Я вам покажу.

Он вытянул руку и издал какой-то непонятный, хлюпающий звук. В то, что последовало дальше, поверить просто невозможно. Муравей — огромный, примерно в дюйм длиной — спокойно выбрался из его рукава и замер на ладони. Рука Хосе дрожала, точно осенний листок на ветру, а муравей сидел и не шевелился.

— Да, — с истеричными нотками в голосе повторил Хосе. — Он показывают фокусы! Смотрите! Он может встать на голову!

И я увидел, как муравей встал на голову, только я никак не мог поверить собственным глазам. Муравей сделал что-то такое, отчего казалось, будто он изобразил стойку на голове, затем повернулся, спокойно прополз по ладони, потом по запястью и скрылся в складках ткани.

Повисла тишина, точнее, то, что можно назвать тишиной в самом сердце джунглей. У меня самого пересохло в горле. То, что я видел, было чистым безумием, но это оказалось еще хуже. Я вдруг почувствовал, что нечто ждет, как я себя поведу. Должен признаться, ничего страшнее я в жизни не испытывал. И мне трудно отыскать слова, чтобы описать свои впечатления. Я ощутил чье-то присутствие, но не конкретной личности, а скорее коллективного сознания, и в следующее мгновение с ужасом осознал, что нечто смотрит на меня тысячами пар глаз, окружает со всех сторон.

За долю секунды я понял, что видит и о чем думает это нечто. Оно хотело знать, как я поступлю. Потому что от моего поведения зависело то, что сделает нечто. Впрочем, это сознание не было сложным. Смертельно опасное, оно оставалось невинным. Безжалостным и наивным одновременно.

Вот что я ощутил. Это чувство, конечно же, имело естественное объяснение, которое превращало все мои размышления в бессмыслицу. Но тогда я ему поверил. И поступил, опираясь на свою веру. Я рад, что все так произошло.

— Теперь мне все ясно! — вскричал я, не скрывая удивления. — Это очень умно с вашей стороны, Хосе! Просто поразительно, что вам удалось выдрессировать муравья! Зря я испугался. Но… ваше стадо уже в пути. Оно скоро будет здесь. Большое стадо!

Тут я понял, что чуждое сознание меня отпустило. И я ушел.

В четверти мили вниз по течению один из моих проводников вынул весло из воды и прислушался. Другой тоже перестал грести. Из джунглей доносился какой-то звук. К счастью, издалека, но он очень походил на вопль свиньи. Я слышал, как визжат свиньи, когда их режут. Инстинкт подсказывает им, что собирается сделать человек, и они пытаются — тщетно — сражаться за свою жизнь. Это был совсем другой звук. Хуже, значительно хуже.

Я повел себя, как безнадежный идиот. Сейчас, разумеется, я понимаю, что с той самой минуты мои поступки не имели ничего общего с действиями разумного человека. Я больше не мог рассуждать с необходимой долей научного скептицизма. Неожиданно мне показалось, что теория Нортона о коллективном разуме, которым наделены общественные насекомые, звучит вполне правдоподобно. Пчелы, утверждает Нортон, подобны частичкам одного организма. Улей — это одно существо, так говорит Нортон, а каждое насекомое представляет собой клетку его тела.

Так кровяные тельца наделены индивидуальностью, но одновременно являются частями целого. Мы можем отрубить руку или ногу, если это необходимо для спасения всего организма, хотя погубим при этом много клеток. Улей или рой жертвует отдельными насекомыми, чтобы защитить себя. Каждая пчела является мобильной клеткой. Ее разум — часть общего сознания группы. Таким образом, именно группа и есть живое существо. А муравьи, по теории Нортона, демонстрируют истинность этого факта особенно отчетливо; способность отдельного представителя колонии погибнуть ради общего блага… Он даже привел примеры, показывающие, что он имел в виду. В основном натуралисты не признают его книгу, но, сидя в каноэ, плывущем вниз по реке прочь от фермы Хосе, я бесповоротно поверил Нортону.

Я поверил, что армия бродячих муравьев представляет собой единый организм. Я поверил, что нечто, обитающее на ферме Хосе и состоящее из бродячих муравьев, обнаружило, что другие существа воспринимают окружающий мир так же, как оно. Больше ничего не требовалось, чтобы все объяснить. Армия муравьев, члены которой физически не связаны между собой, знает, что каждый из них думает, видит и чувствует. Единому целому нужно только открыть сознание, чтобы это понять.

Пугает только то, что они умудряются интерпретировать впечатления, не относящиеся к миру муравьев. Это означает, что им не составляет никакого труда находить жертвы. Целая армия насекомых может промчаться по джунглям, словно поток, состоящий из миллиардов крошечных тел, и ничто не устоит перед ними. А если они натолкнутся на человека, то сумеют прочитать и его мысли тоже. Они увидят там возможности, которые раньше были для них закрыты, а потом узнают о безграничных запасах пищи. И тогда они позаботятся о том, чтобы надолго обеспечить себя едой.