Андрей Кокоулин - Нея

А болью кольнуло, да.

Затем он неторопливо пошел по Донной, в которой насчиталось всего шесть домов по четной стороне и три — по нечетной.

Рыжий кирпич, узкие окошки. Пыль и трава между плитками. Свет ложился ровной полосой, проскользнув между крыш.

Дом номер четыре был двухэтажным, с маленьким балкончиком и синей дверью. Часть боковой стены действительно была неровно забелена, но буквы, как кровь, все равно проступали сквозь краску.

Виктору не составило труда разобрать.

"Дом для идиотов", прочитал он. И куда денешься? Так и есть.

Он завозился с ключами.

Замок клацал, скрипел, не принимая металл. Виктор поставил чемоданчик и догадался перевернуть ключ бородкой вниз.

Дверь тут же распахнулась. Вот, не идиот ли?

Виктор хлопнул ладонью по близкому выключателю. Уворачиваясь, прыгнули по сторонам тени; резко высветлился пустой коридор с уходящей наверх лестницей, и сразу стало видно, что здесь давно не живут — пыль у стен скаталась в длинные валики, углы затянуло паутиной, светодиодную ленту на потолке покрыл налет.

Виктор подумал, что следы чужой обуви на светлом рубчатом полу, возможно, как раз годичной давности — от предыдущего следователя.

Или же Яцека.

Вряд ли кто-то еще здесь ходил. Хотя вполне могли и соседи… А убираться, полы мыть, оно, конечно, перед столичным заезжим незачем.

Виктор переступил через горки следов, вызвав некое угрожающее движение пыли в пространстве коридора, и заглянул в первую попавшуюся по пути комнату.

Кухня.

Простой крашенный стол у окна на улицу, грязная поверхность электрической плиты, пузатая дверца холодильника с отколовшейся эмалью. Битый стакан в раковине. Ладно, он, может быть, вовсе не будет питаться дома.

Во всяком случае, на первом этаже.

Дальше обнаружилась совмещенная с туалетом ванная. Пластиковые трубы, изгибаясь, уходили в пол и, переплетаясь, прорастали у ржавого душевого поддона. Полка, рамка зеркала, в которой всего зеркала — мутный кривой осколок, кран и дырчатый раструб душа выглядели сюрреалистическими вкраплениями на фоне сизо-белого, испятнавшего стены грибка.

Зрелище было отвратительное.

Нет, наверное, он не будет и мыться. Продержится как-нибудь две недели. Если делать обтирания…

Виктор расстегнул плащ, снял ботинки и встал в поддон.

От поворота вентилей кран сотрясся, зашипел и закашлял, затем под ноги брызнула ржавая вода и потекла безостановочно, меняя цвет с бурого на желтоватый.

Виктор сдвинул переключатель, и струйки забарабанили уже сверху, по шляпе, по плечам, по груди. Грибок налился ядовитым, влажным фиолетом.

Виктор медленно переступал, сплевывал набегающую в рот теплую, как моча, воду и улыбался все шире и шире, до тупой боли в губах.

Я страшно, страшно рад.

Разве можно оспорить? Невозможно. Я не рад? Рад. Почему? Потому что это ради, ради меня. И я рад.

Через пять минут наказание закончилось. Одежда, намокнув, отяжелела, поля шляпы обвисли. А ведь новая была шляпа, жалко.

Виктор постоял, в звоне капель, нелепый, мокрый, как-то не смея сообразить, что делать дальше. Хорошо, подумал, забудем. Я был не прав.

В непромокаемых карманах плаща булькало.

Он так и поднялся наверх, не раздеваясь, в мокрых носках, сея капли как зерна и прибивая ими комья пыли. Комната, которая там обнаружилась, показалась ему сносной.

Желтели ребра пластикового каркаса, в полукруг окна сеялся свет, пластик пола был чист, задвинутая под скат крыши, стояла узкая кровать, рядом с ней, сложенные стопкой, темнели книги. На табурете у окна загибался кронштейн лампы.

Стянув плащ, Виктор перекинул его через перильца лестницы — сохнуть, вспомнил и выловил из кармана планшет.

Нажал кнопку.

Несколько секунд экран показывал его смутное отражение, шляпу, лицо, затем все-таки осветился. Побежали непонятные строчки символов, мигнула надпись "идентификация", черный фон сменился серым, за ним золотистым, снова серым, по которому наконец рассыпались иконки рапортов, рассортированные по годам.

Виктор ткнул в первый попавшийся рапорт, дождался текста, прогнал его скроллером вниз и свернул обратно в иконку.

Пронесло. А был бы планшет новоделом? А замкнуло бы? И что тогда? Куда тогда? Яцека искать? Журнал переписывать?

Виктор, досадуя, качнул головой и принялся стаскивать с себя одежду. Как назло снизу раздался стук. Кто-то в Кратове уже желал познакомиться.

И это в городе без людей.

Впрочем, дверь он, похоже, не закрывал. Нет, точно не закрывал. Там ни крючка, ни засова. Значит, сообразят, войдут, если надо.

Он разделся до трусов, разложил мокрое прямо на полу, добавил шляпу, достал из чемоданчика старый отцовский комбинезон, вжикнул "молнией" и залез в него как в новое тело. Запястья обжало, плечи наддуло, ворот теплом дохнул в затылок.

— Эй, — донеслось снизу, — я видела, как вы входили.

— Да-да, я сейчас, — крикнул Виктор.

Он определил планшет в карман на бедре и босиком спустился по ступенькам прямо к немолодой высокой женщине с ведром в руке.

Женщина улыбнулась:

— Здравствуйте.

— Добрый день.

— Вы рано.

— Да? — удивился Виктор.

Женщина была в брюках и скрывающей фигуру мешковатой зеленой кофте, волосы убраны под платок, на руках — длинные резиновые перчатки.

Лицо у нее было некрасивое, узкое, остроносое, с мелкими чертами. Оно несло в себе тревожное ожидание, мелкую зависть, глубокую недолюбленность, пустоту и искаженное восприятие действительности.

Виктор знал женщин с такими лицами.

И сколько ни знал, столько мучался. А они, наоборот, липли к нему, желая составить свое иллюзорное счастье.

— Последние следователи все неделей позже приезжали, — сказала женщина, изучая его блестящими маленькими глазами.

Шрам на подбородке, лоб, комбинезон, похоже, покорили ее сразу.

— Ну вот, — пожал Виктор наддутыми, наверное, донельзя мужественными плечами, — а я приехал сейчас…

— Вы тоже будете…? — спросила она, заводя вверх тонкую выщипанную бровь.

— Обязательно.

— Это, конечно, ужасный, ужасный был случай!

— Вы про что?

— Ой, не надо этой конспирации! — махнула рукой в перчатке женщина. — Про то, что каждый год из столицы приезжает следователь, знает весь Кратов.

— И что вы думаете?

Женщина поставила ведро.

Вода в нем колыхнулась и едва не плеснула через край.

— А что думать? Пропал. Мне ж предыдущие ваши рассказывали: и кого опросили, и где искали. А все без толку. Маршрут уже до секундочки, и ничего…

Она вздохнула и опять улыбнулась, его рассматривая.