Сергей Сергеев - Русский Фауст

"Бред какой-то." - Я почти не воспринимал то, о чем мне говорил Билл. Все его указания и объяснения сами срывались и падали в пропасть моей памяти, втискиваясь между инстинктами, рефлексами, воспоминаниями.

- Особой секретности в Вашей деятельности не требуется, она разрешена на уровне правительства, поддерживается и контролируется многими научными учреждениями. Следует Вам сообщить, что прибор никак не реагирует на сотрудников "Америкэн перпетум мобиле".

С момента, как Вы поставите свою подпись в контракте, ни одна из двух ламп индикатора не будет на Вас реагировать. А сейчас взгляните, - он направил прибор на меня, ярко загорелась зеленая лампа. - Еще раз о моральной стороне вопроса: Вы, надеюсь, знаете, что многие продают или завещают свое тело или, отдельные органы после смерти на благо науки, это делали даже знаменитые люди. Биоэнергетическую субстанцию можно тоже рассматривать как один из органов человеческого организма. При этом к паталогоанатомии Вы не будете иметь никакого отношения. Естественно, могут возникать разного рода неприятности, затруднения, но это, как в любой другой работе...

В ночь я провалился, как перо в чернильницу. Но часто просыпался в холодном поту и не помнил, что мне снилось. Так бывает всегда, когда выходишь из долгого запоя. Ночь была не январская, а словно заплутала и пришла не в свою очередь апрельская. Так и осталась в городе до утра, отсчитывая время каплями с крыш. Я даже выходил на балкон, вдохнуть весеннего ветра.

Под утро снился портрет Гоголя в кабинете литературы. На доске дурацкая тема сочинения: "Чичиков - символ бездуховности и авантюризма." Я не читал "Мертвые души", и Гоголь смотрел на меня с явным сочувствием.

Рядом сидел Митька-математик и уже заканчивал свое сочинение, доказывая актуальность борьбы с чичиковщиной с точки зрения идеологической работы комсомола и КПСС. На мою кривую усмешку он отреагировал невозмутимо, почти по-философски:

- Я бы тоже торганул мертвыми душами, чтобы купить себе хорошую аппаратуру, а значит - Чичиков актуален. Тем более, что души-то все равно мертвые.

С передней парты обернулся Андрей и совершенно серьезно спросил:

- Кто-нибудь объяснит мне, как душа может быть мертвой? Эй, Серега, ты чего уставился на Гоголя, ты спишь?! Просыпайся-просыпайся давай! Да быстрее, а то этот Кинг-Конг мне руку оторвет!!!

Я открыл глаза. Лицо Гоголя расплылось, почернело и превратилось в объемную короткостриженную голову негра на толстой шее. Голова открывала рот, называла меня "сэром", себя - Варфоломеем и спрашивала, что ей сделать с этим молодым человеком, который потревожил мой сон, открыв дверь собственным ключом, после чего и был задержан.

Вы спросите: как я все это воспринял? А Вас когда-нибудь будили негры?

И тут "призраки" вчерашнего дня вынырнули из моей памяти, чтобы вновь завладеть моим сознанием. На столе лежал прибор-индикатор, конверт с пачкой долларов, мой экземпляр контракта с "Америкэн перпетум мобиле" и еще какие-то документы и рекомендации.

- Варфоломей? - утвердительно спросил я, и, мгновенно войдя в роль, повелел. - Отпустите его.

Поэт Андрей Белов был настоящим другом, "незаслуженным" поэтом и поэтому имел ключ от моей "хрущевки". Он мог прийти и днем и ночью, когда заканчивалось вдохновение, появлялось желание выпить и заканчивалось терпение его жены. Работая одновременно сторожем в детском саду и дворником, он едва сводил концы с концами и часто жаловался на то, что его жена, "отбывая рабочее время" в еще не закрытом проектном институте, получает больше его. Издав маленький сборник стихов еще в "эпоху" перестройки, на второй он не мог собрать денег. Стихи, как Вы знаете, нынче не в моде. Меценатов не находились, а я меценатом стать не успел.

Не знаю зачем, но я направил на Андрея индикатор.

Вспыхнула зеленая лампа, и я мгновенно испытал сильное искушение заключить с ним устный контракт на приобретение биоэнергетической субстанции, но прежде все же заставил себя пойти умыться. Негр встал молча у входной двери, как часовой, и только движение широких ноздрей говорило о присутствии жизни в его могучем организме. Пройдя мимо него, я отметил, что едва достаю ему до плеча.

Пока я приводил себя в порядок и одевался (кстати, Варфоломей привез мне новый костюм, пачку сорочек, груду галстуков, плащ как у Сэма Дэвилза и даже престижную авторучку), Андрей, сидя в кресле, пробовал виски различных марок, которые невесть откуда взялись на моем столе. Выпиваемые рюмки он перемежал с вопросительной болтовней: ограбил ли я банк, получил ли наследство за бугром, на какую разведку работаю, по чем продался, откуда у меня в квартире Майкл Тайсон (глядя на Варфоломея), где нарубил капусты (глядя на приоткрытый конверт с пачкой долларов)?..

- Мы должны куда-то ехать? - осведомился я у водителя.

- Да, сэр, отвезем Вашего приятеля, куда он пожелает, и я покажу Вам офис. - Варфоломей говорил без малейшего акцента, и я подумал, что есть, наверное, специальные русские негры.

Прилично захмелевший Андрей попросил, чтобы его отвезли домой. Всю дорогу мне казалось, будто он что-то хочет сказать мне или спросить. Но слова эти, видимо, еще не созрели, и он угрюмо хмурился, глядя в окно. На пороге своего подъезда он оглянулся, с каким-то сомнением окинул взглядом лимузин, но так ничего и не сказал.

Потом мы петляли по узким улочкам исторического

центра, где стоят вперемешку деревянные и каменные особняки, взирающие на день сегодняшний со степенностью и усталым безразличием. Машина остановилась у дома под номером "22" на улице Дзержинского. Сморщенное серое лицо старика - вот что напоминал фасад этого дома. Крашенная за последние тридцать лет только дождями штукатурка кое-где отвалилась пластами, обнажив красную кирпичную кладку. Мутные сонные окна, казалось, больше смотрят вовнутрь, чем наружу. Зато на заборе красовалась яркая голубая табличка, извещающая, что здесь расположено представительство компании "Америкэн перпетум мобиле". Варфоломей сказал что-то о предстоящем капитальном ремонте, и мы вошли в дом.

Внутри оказалось просторно и даже уютно. Большая прихожая-коридор шла мимо четырех дверей и упиралась в одну двустворчатую дверь, на которой висели три таблички: "приемная", "директор филиала" и пустая - место, куда, вероятно, планировалось разместить фамилию и инициалы будущего шефа. Так как шефом был я, то прошел прямо, по-хозяйски распахнул дверь и остановился на пороге. У светящегося экрана компьютера сидела очаровательная девушка лет двадцати пяти, которая, увидев меня, (а за моей спиной Варфоломея) тут же встала и представилась: "Гражина, секретарь-референт - делопроизводство, оргтехника, машинопись..."