Р. Лафферти - Главное открытие Рейнбёрда

Он продолжал работу над бессмертием человечества, что стало бы апофеозом в эволюции этого чрезвычайно склочного биологического вида.

Он синтезировал материал, который обладал способностью становиться плотным при резком падении температуры, а в летний полуденный зной тонким и невесомым, как воздух. Мысль об управлении погодой Рейнбёрд с презрением отбросил, но все же открыл способ безошибочно предсказывать осадки и температуру на десятилетие вперед.

И построил ретрогрессор.

* * *

В один из дней он глянул на свое отражение в зеркале и содрогнулся.

– Так и не удосужился изобрести приличного зеркала! Хотя, чтобы не упустить из виду другие возможности, стоило бы обмозговать и такой вариант: отвратительно не отражение, а оригинал.

И он позвонил приятелю.

– Скажи-ка, Алоис, какой сейчас год?

– 1844-й.

– Ты уверен?

– Точно.

– А сколько мне исполнилось?

– Полагаю, восемьдесят пять, Хиггстон.

– А сколько времени я уже старик?

– Порядочно, Хиггстон, порядочно.

Хиггстон Рейнбёрд резко повесил трубку.

«Понятия не имею, как я мог допустить, чтобы со мной случилось подобное? — начал он очередную полемику с самим собой. — Следовало бы раньше заняться проблемой всеобщего бессмертия. А теперь поздно».

Он справился у своего машинного предсказателя и узнал, что умрет до конца года. Ничего лучшего он и не ожидал.

«Надо ж было попасться в такую очевидную ловушку! Конец жизни — а не сделана и десятая часть того, о чем я мечтал. Да, на сей раз я не был простаком и легко миновал большинство тупиков и ложных ходов. И все же не добрался и до половины ответов на вековые загадки… Надо было изобрести машину-предсказатель в самом начале, а не на закате карьеры; но ведь в самом начале я еще не знал, как ее создать. Должен существовать какой-то способ продлить эту упоительную возможность — изобретать, придумывать! За всю долгую жизнь я ни разу не получил дельного совета, которым стоило бы воспользоваться, — если не считать того чокнутого старикана, что повстречался мне на вершине горы в годы юности. А сколько осталось проблем, к которым я едва начал подбираться… Не все люди кончают жизнь в петле, но каждый рано или поздно обнаруживает, что конец веревки у него в руках. Эх, придумать бы, как тянуть его до бесконечности! Однако нытьем делу не поможешь».

Он набил трубку доброй порцией Красного Шара и впал в долгую задумчивость.

«Но ведь я могу рассказать об этом самому себе — тогда, когда можно все исправить!»

С этими словами он включил ретрогрессор и перенесся назад во времени и немножко вверх.

* * *

В один июньский полдень 1779 года Хиггстон Рейнбёрд развлекался соколиной охотой на самой верхушке Чертовой Головы. Проследив взглядом, как сокол исчез в белой облачной дымке, юноша почувствовал себя первым парнем на планете, к тому же занятым лучшим видом деятельности из всех, до которых додумались люди. Если там внизу, под облаками, и была земля со всеми ее искусами, то сейчас она казалась Хиггстону слишком далекой и несущественной.

Сокол вернулся, принеся в когтях пойманного голубя.

– Оставь птицу в покое, — произнес неведомо откуда возникший старик, — и навостри свои оттопыренные уши, чтобы выслушать человека, который мудрее тебя в сотню раз. Мне очень многое нужно поведать, а времени в обрез, тебе же предстоит посвятить жизнь исполнению сказанного. Хватай своего сокола и сажай на цепь. Эту застежку у цепочки сам изобрел? Ах да, припоминаю — сам, сам…

– Старик, я только запущу его в последний раз, а потом посмотрим, что ты сможешь мне предложить.

– Нет-нет! Пришло время ответственных решений, и прежде всего, Хиггстон, ты должен окончательно отказаться от своих ребячьих забав. Я расскажу тебе, как построить оставшуюся жизнь.

– Предпочитаю сделать это сам. Как тебе, кстати, удалось забраться сюда, не привлекая моего внимания? Как тебе вообще удалось это — подъем здесь нелегок!

– Да, помню. Я прилетел сюда на крыльях собственного изобретения. А теперь обрати все свое внимание на то, что я тебе скажу. Рассказ мой займет несколько часов, и тебе потребуется вся сообразительность, чтобы понять и запомнить каждое слово.

– Через несколько часов этот чудесный полдень, словно созданный для соколиной охоты, истает. Может быть, это самый прекрасный день в моей жизни.

– Я чувствовал то же, что и ты, но мужественно отказался от забавы. Того же жду от тебя.

– Позволь мне хотя бы выпустить сокола, и, пока он летает, обещаю весь превратиться в слух.

– В этом случае лишь одна твоя половина будет внимать, а вторая сгинет в облаках, паря вместе с птицей.

Юный Хиггстон Рейнбёрд все-таки настоял на своем и успел выпустить сокола, прежде чем огорченный старик открыл рот. Однако его рассказ, его странная запинающаяся болтовня, его маразматическое бормотание, его ахинея, его черт-знает-что-такое в конце концов сделали свое дело, и вскоре молодой человек забыл и о соколе, и обо всем на свете, внимая каждому слова чудного старикана. А тот объяснял, что придется одновременно идти по доброй дюжине дорог и стараться не ступать на неверный путь; и сделать некоторые изобретения пораньше — еще до того как альтернативные решения превратят это «раньше» в «слишком поздно»; и первым делом следует бросить все силы на создание двух машин, «думающей» и «предсказывающей», а также, не откладывая в долгий ящик, заняться проблемой коллективного бессмертия.

– Иначе тебе никогда не запастись достаточным пространством и временем для других изобретений. Время бежит слишком быстро, а жизнь слишком коротка, чтобы позволить им идти с той скоростью, которую запланировала Природа. Ты слушаешь меня, Хиггстон?

Но в этот момент вернулся сокол, неся в когтях горлицу. Бросив недовольный взгляд на нарушителя спокойствия, старик уже знал, что вся его затея под угрозой.

– Сажай же его на цепь, Хиггстон. Что за ребячество! Слушай же меня, балда великовозрастная, я расскажу тебе такое, что не расскажет никто и никогда! Я объясню, как научить соколов летать к звездам, вместо того чтобы валандаться здесь, над местными лугами и садами, все время возвращаясь на этот чертов пригорок.

– Но там же ничего нет, ради чего стоило бы забираться так высоко, — возразил юный Хиггстон.

– Есть! Там есть такое, что все твои сегодняшние забавы вмиг вылетят у тебя из головы! Говорю же тебе: лови своего сокола и держи его на цепи.

– Ну еще один раз! А пока он летает — выкладывай все, что у тебя есть.

И сокол снова взмыл в небо, молнией сверкнув в лучах нещадно палящего солнца.