Джеймс Блэйлок - Бумажный грааль

Почему в «студебекере»? Вот в чем была загвоздка, вот что прикончило музей так же надежно, как если бы «студебекер» протаранил его стену. Этой машине не хватало достоверности. С тем же успехом привидения могли катить на одноколесных велосипедах или носить маскарадные парики с волосами дыбом. Будь это хотя бы какой-нибудь расхожий «форд» или «шеви», люди в них, может быть, и поверили бы.

Однако для дядюшки Роя музей привидений был базой для научных исследований паранормального. Ему не было дела до того, на машине какой марки ехали привидения: он не требовал от них следовать моде. Посетители насмехались над «студебекером» в основном потому, что с ним никогда не знаешь, где капот, а где багажник, – этакий механический тяни-толкай. Но если привидения таким транспортом не погнушались, то плевать на посетителей: для дядюшки Роя он тоже сойдет. Вот почему закрытие музея было в десять раз печальнее – из-за искренности дядюшки Роя.

Сообразив, что не голоден, Говард открыл бардачок, чтобы убрать пирожное. Внутри лежало стеклянное пресс-папье, так нашпигованное внутри букетиками и ленточками, что походило на рождественский леденец. Он собирался подарить его Сильвии, которая всегда любила красивые безделушки. Однако пресс-папье обошлось ему в несколько сотен долларов, и вообще может показаться дурацким подарком. Надо будет найти правильный подход.

Через полмили к северу от Альбиона он увидел съезд с шоссе. Притормозив, Говард вырулил на обочину, которая за кучкой деревьев расширилась в посыпанную гравием стоянку, незаметную, если двигаться на юг. У дальнего края стоянки, под сенью пихт и эвкалиптов виднелось длинное, похожее на ночлежку строение – пустое, двери забраны щитами. Перед ним тянулся забор из потрескавшегося штакетника, на отдельные жерди были насажены через неравные промежутки четыре коровьих черепа. Краска на вывеске над верандой облупилась, но надпись еще можно было прочесть: «Музей Модерновых Мистерий».

Выключив мотор, он посидел в машине под едва слышный за поднятыми окнами шум океана. Так вот он какой. Он знал, что музей существует, стоит пустой и заброшенный где-то у шоссе. Почему-то он ожидал большего, хотя не мог бы сказать, чего именно. Сперва его поманила мысль подойти поближе и все осмотреть, но окна были забраны ставнями, и чем дольше он сидел, тем более грустным казался сам дом. В другой раз, может быть. Он ведь проведет в этих краях пару недель, и всегда можно попросить дядюшку Роя показать ему музей – если у дяди будет настроение и не потерялся ключ.

Говард подумал о наброске Хокусаи, висящем на стене в доме Грэхема, который остался милях в десяти к югу. Пора на него взглянуть. Плевать на прачечную и звонки. Он ждал достаточно долго. Почти два года прошло с тех пор, как он написал Грэхему, предлагая передать набросок в музей Санта-Анны, так сказать, в «постоянное пользование». Грэхем сможет списать это с налогов. А Говард использует рисунок как центральный экспонат в новом крыле восточного искусства.

Два года назад это казалось проявлением инициативы – чем-то новым. Но послав письмо, он почти год не получал ответа и почти позабыл про свою просьбу. А потом вдруг получил письмо с согласием на это «постоянное пользование».

Но Грэхем отказался посылать рисунок – Говард должен приехать за ним сам. Целый год Говард только смотрел на письмо. А потом месяц назад что-то в нем сдвинулось – сны, случайно найденная лилия-оригами, – и он начал чувствовать себя как человек, чья душа выздоравливает после долгой засухи.

Он придумал, что поедет на юг, – поедет длинным извилистым маршрутом, по проселкам мимо заброшенных пляжей и примитивных кемпингов. Это будет ни больше ни меньше как попытка разобраться в самом себе. Он заглянет к дядюшке Рою и тете Эдите в Форт-Брэгг, заново познакомится с Сильвией. Он потратит на это месяц, совсем как в старые времена. Его начальнице миссис Глисон идея месячного отпуска не понравилась, но Говард показал ей письмо Грэхема, и это решило дело. Дату он закрыл большим пальцем.

Вокруг стоящего на обочине грузовичка сгустился туман, с нависшей ветки капала на крышу вода. Вокруг дверец свистел соленый ветер, и Говард завел мотор, чтобы включилась печка. Когда вхолостую заработал двигатель, сидеть дольше показалось бессмысленным, поэтому он подкатил к обочине шоссе и вгляделся в темную низинку. Из-за поворота внизу вынырнули два снопа света, сама машина пока оставалась невидимой в тумане. Не сумев определить, насколько она далеко, Говард решил переждать, уступая дорогу неизвестному.

Характерный рев сыротерки, какой бывает у моторов «фольксвагена», Говард распознал еще до того, как мини-вэн материализовался из тумана. Мини-вэн ехал медленно даже для «фольксвагена», точно глубоководная рыбина, рыщущая по океанским впадинам. То он был призрачным, скрытым туманом, но вот уже обрел реальность. Говарду вдруг вспомнился дядин «студебекер» с привидениями в цилиндрах, и он непроизвольно включил заднюю передачу, будто мог бы спастись, рванув задом в лес.

Когда мини-вэн подъехал ближе, Говарду сперва показалось, что он покрыт веточками и листьями, точь-в-точь существо из недр леса. Но это были не листья, а всякая всячина, выброшенная на берег прибоем и слоями наклеенная на мини-вэн так, что свободным осталось только лобовое стекло и окна спереди. Сухие водоросли и кораллы, морские звезды и рачки, группки ракушек, рыбьи скелеты и морские раковины покрывали «фольксваген» множеством слоев, и он казался приливной заводью на колесах. Рыча, мини-вэн карабкался на холм, подсвеченный изнутри таинственным зеленным сиянием приборной панели. Лицо водителя пряталось в тени.

Говард снова переключил передачу и только тут сообразил, что сидит, изумленно разинув рот. Проследив, как мини-вэн исчезает в тумане за поворотом, он заметил на заду у него большое пустое пятно: наклеенное отвалилось – из-за жара выхлопов, наверное. И внезапно «фолькс» показался убогим, точно пропущенные абзацы разрушили чары истории с привидениями.

И все же что-то в мини-вэне, в том, что он его видел, напомнило ему дядин музей и каменный дом Майкла Грэхема с его башенками и переходами. Сама атмосфера северного побережья была маниакальной – заросшие холмы и лощинки и вечный туман, странная притягательность стойки с безвкусными переводными картинками. Ему пришло в голову, что в этом глубоководном мини-вэне было что-то правильное и естественное, будто бы само собой разумеющееся. Он неловко хохотнул, напомнив себе, что эксцентриков на побережье пруд пруди. У них, наверное, и свой клуб есть с карточками, наподобие удостоверений «Менсы».[1]