Фред Сейберхэген - Чёрные горы (Восточная империя - 2)

Невозмутимое, словно у статуи, лицо колдуна - лицо брата Лофорда -каким-то образом, казалось, лишенное возраста, проступило над Рольфом.

- Зови меня Серый, - произнесла статуя. - Ты поймешь, что я не могу постоянно использовать свое настоящее имя. Ну, как ты?

- Как я? А как должно быть? Разве ты не видел? - Затем Рольф почувствовал руку Лофорда у себя на плече и заставил себя успокоиться. -Извини. Я благодарю тебя и прошу у тебя прощения, Серый.

- Я принимаю твои извинения, - грустно сказал Серый.

Рольф поворачивался от одного колдуна к другому.

- Значит, она жива. Но где? Скажите, она может все еще быть с ним? С тем, кто забрал ее?

- Я не знаю, - сказал Серый. - Ты ведь слышал единственное указание, как мы можем получить дальнейшую информацию: "обратись за помощью к высокому калеке". Я надеюсь, что ты сможешь расшифровать это. Я не вполне уверен, какие силы мы пробудили сегодня, но, по крайней мере, они не из совсем плохих, и я склонен им верить. Хотя они и были странными...

Мне показалось, я говорю с кем-то, кто держит в руках молнию...

Немного позже Рольф стоял на башне вместе с часовым, который поднялся сюда с приходом дня, чтобы осматривать пустыню. Глубоко погрузившись в свои мысли, Рольф глядел сверху на вереницы переполненных внутренних дворов замка, и вдруг возле отстроенных главных ворот, у наружной стены, увидел знакомую фигуру, выволакивающую искалеченные ноги из нищенской хижины.

Калека, который когда-то был высоким.

Когда стало ясно, что Чап не умрет, его поместили под пристальный надзор новых хозяев этой земли. Томас и другие предводители Запада много раз приходили, чтобы допросить его. Чап не сказал им ничего. Они не пытались силой добиться от него ответов; новички в революции и у власти, они, возможно, не были уверены ни в том, какие вопросы требовали ответа, ни в том, какой информацией Чап располагал. Возможно, он и не смог бы сообщить им ничего полезного. Он очень мало знал о Мертвом Соме, о Запраносе - повелителе демонов, и о верховном владыке животных Драффуте -правителях Черных гор, расположенных в двухстах километрах за пустыней. Они были правителями, которых население Разоренных Земель и других недавно освободившихся сатрапий должно было бояться и со временем сокрушить, если собиралось сохранить свою свободу. В отличие от многих других равных ему по рангу в иерархии Востока, Чап никогда не приносил официальной клятвы на верность Востоку, никогда не проходил через темные и малоизвестные ритуалы и церемонии. Он никогда не бывал в Черных горах.

Кое-кто из Вольного Народа, как называли себя иногда удачливые повстанцы с запада Разоренных Земель, должно быть, был склонен проявлять некоторое милосердие к поверженному врагу, по крайней мере, к тем из них, кто никогда сам не был известен бесцельной жестокостью. Возможно, по этой причине Чапу сохранили жизнь. Сам Чап решил, что так оно и было; скорее всего, после того, как лекари и колдуны множество раз осматривали его плохо заживающую рану на спине, втыкали иголки и жгли палочки у его бесполезных, бесчувственных ног и в конце концов решили, что ни травы, ни нож хирурга, ни колдовское заклинание не могут срастить то, что рассекло лезвие топора Мевика, - после этого Вольный Народ Запада перестал интересоваться им живым. Влачить существование калеки среди врагов могло быть наказанием худшим, чем смерть.

Итак, его отпустили. Вернее, однажды его выволокли из камеры, где его содержали под стражей. Ничего ему не объясняя, его просто вытащили наружу и ушли. Оставшись один, он, пользуясь руками, дотащился до огромных новых ворот в массивной наружной стене, и увидел пустынные пространства, куда уходила дорога, и понял, что ползти дальше смысла нет.

Когда Чап просидел полдня у ворот, готовясь к смерти, к нему подошел старик, которого он никогда не видел раньше, и оставил рядом с ним треснутую чашку с небольшим количеством воды. Опустив ее так, словно он делал что-то недостойное, и стараясь не глядеть на Чапа, старик быстро отошел.

Считая в высшей степени маловероятным, чтобы кто-нибудь стал доставлять себе хлопоты, чтобы отравить его в его нынешнем состоянии, Чап выпил воду. Немного позже проезжающий возничий, вероятнее всего, приезжий, глянув вниз со своего высокого сиденья и увидев всего лишь нищего, а не поверженного врага, сунул Чапу полуобглоданную кость.

Чап оперся спиной о стену замка и принялся жевать. Привычный к походной жизни, он никогда не был слишком взыскателен по части еды. Поворачивая голову направо, он мог разглядеть темнеющие в двухстах километрах за пустыней Черные горы. Даже если бы он каким-то образом смог туда добраться, Восток, которому он служил, мало нуждался в побежденном калеке. Это, конечно, было достаточно правильно и разумно, соответствовало устройству мира. Куда еще он мог направиться? В нескольких километрах к западу находилось море, на севере и на юге, как и здесь, у власти стояли его прежние враги.

Поселок по соседству с Замком лежал в развалинах после битвы, но люди уже возвращались в него и начинали отстраиваться. Дорога в этом месте обещала быть оживленной. Похоже было, что, если ему придется попытаться жить подаянием, ему вряд ли удалось бы найти лучшее место.

Ночью первого дня он собрал деревянные обломки и начал строить свою конуру возле ворот.

На следующее утро после визита демона жизнь вернулась в ноги Чапа. Прежде, чем выбраться из своего укрытия, он испытал их, скрежеща зубами и смеясь от замечательного мучительного ощущения свободно циркулирующей крови и ноющих мышц. Каков бы ни был источник исцеляющей магии, она оказалась на редкость действенной. Чап смог слегка согнуть оба колена и шевелить всеми пальцами. Пальцы рук сказали ему, что рана на спине превратилась в шрам, заросший так же гладко, как и любая из его боевых отметин.

Теперь он должен был выполнить поручение Востока. Чап знал его правителей слишком хорошо, чтобы хоть на секунду подумать, будто переданная демоном угроза наказать его за неудачу была пустым звуком. Выбравшись из своего укрытия в обычное время, Чап постарался ничем не выдать, что ночью что-то изменилось. Легкий моросящий дождь прошел, пока он тащился к своему обычному месту у ворот, только что открывшихся в связи с наступлением утра. Как обычно, он держал на коленях глиняную чашку для подаяния, подобранную на свалке. Его гордость была слишком велика, чтобы ее уничтожила милостыня; дело упрощалось тем, что ему никогда не приходилось действительно просить подаяние. Погода стояла хорошая, и летом еды было в избытке. Люди приходили посмотреть на него, на свергнутого властелина, на понесшего кару злодея, на поверженного воина, некогда наводившего ужас. Люди, которых он никогда не просил об этом и никогда не благодарил, клали в его чашку мелкие монеты или немного еды. У ворот не было других нищих, их во всем крае было не слишком много. О солдатах Запада, пострадавших в битве, все еще заботились как о героях, а раненые Востока, не такие важные, как Чап, были, очевидно, все до единого перебиты.