Кир Булычев - Киллер

Через весь городок тянулась бесконечная широкая игрушечная улица, середину которой занимал бульвар, где и стояли в ряд оперный театр, собор и здание ратуши. Замыкал этот бульвар непреклонного вида советский освободитель из бронзы. Здесь освободителей не трогают – у власти стоят левые силы.

Мои надежды на открытые кафе не сбылись – все двери были заперты, из единственной открытой ресторации доносилось хоровое пение, нестройное настолько, насколько оно может быть в Туле. Оттуда же вырывались клубы табачного дыма. Я предпочел пойти в гостиницу.

Спал я плохо – под окном была стоянка гостиничных машин. Постояльцы – автотуристы – приезжали часов до трех, громко хлопали дверцами и еще громче обсуждали, что взять с собой из чемоданов. Эту деятельность они возобновили с пяти утра.

Встал я в семь, невыспавшийся и злой. Принялся собирать свою пушку. Я провожу оружие обычно в максимально разобранном состоянии: ствол – авторучка, смотрите не испачкайтесь пастой, курок – в зажигалке, и так далее. Еще ни разу не попался.

Первым делом я спустился вниз, чтобы узнать, не здесь ли остановился некий Сергей Адамец из Львова – украинец.

Девушка была крайне любезна, хотя далеко не сразу сообразила, что мне от нее нужно.

Было прохладно, в открытую дверь доносились из ресторана уютные звуки завтрака.

– Пан Адамец, – сказала наконец девушка, – в ресторации.

Я прошел в зал. Угадать Адамеца мне ничего не стоило. Кроме него, в зале сидела группа англичан, немецкая или австрийская пара средних лет, толстяк с косой, собранной сзади ремешком, с двумя телохранителями, и молодой человек, который мне не понравился.

Я сел неподалеку через столик, сбоку, чтобы разглядеть жертву и принять решение.

Убить его сейчас может оказаться сложным делом. Надо заманить его к себе в номер или нанести ему визит. А ведь в любой момент за ним могут прийти. Несмотря на молодость, Адамец был почетным гостем кона, а я – простым фэном.

Так что я пока разглядывал его.

Итак, Адамец мне не понравился.

Для меня это важно. Хуже нет, если тебе понравится жертва. Жертву нужно презирать, ненавидеть, желать ей смерти и стремиться к тому, чтобы избавить от нее человечество.

У Адамеца были длинные черные жирные волосы, которые неопрятно падали на усыпанные перхотью плечи твидового пиджака. Какого черта он таскает этот пиджак в тридцать градусов жары? Лицо у Адамеца было желтоватое, с темными кругами под глазами – такие люди, на мой взгляд, страдают от желудочных болезней. Руки у него были оливковыми – то ли это был естественный цвет, то ли он давно их не мыл. Большой палец левой руки был перевязан грязным, обмухоренным по краям бинтом.

Это писатель? Ничего подобного! Такой не только написать не сумеет, но и украсть вряд ли сможет.

Надо поговорить с ним. Я хочу быть объективным. Особенно если речь идет об убийстве. Мне не хотелось бы убить невинного человека.

Хотя плагиат – вряд ли основание для смертного приговора. Пожалуй, ни один кодекс в мире не имеет такой статьи.

Я вышел на ослепительное солнце. К счастью, ветерок еще не утих – он скатывался с поросших елями мягких гор. Я подождал Адамеца в тени старого каштана. Плоды были еще мелкими, светло-зелеными, рядом цвела акация – лето поздно разгулялось.

Адамец вышел из гостиницы минут через десять.

Он волочил ноги в нечищеных ботинках.

– Лучше бы вы надели сандалии, – сказал я.

Он почему-то не ожидал русских слов, удивился и даже испугался.

– Вы кто? – спросил он.

– Немного ваш коллега, – сказал я, – немного ваш поклонник. Я принадлежу к славному племени фэнов. Хотя не профессионал.

– Ага. – Адамец потерял ко мне интерес.

Он пошел к речке. Я догнал его.

– А вы кого хотели увидеть? – спросил я.

– Издателя, – ответил Адамец. – В крайнем случае редактора журнала. Я не люблю фэнов. Фэны, как правило, люди никчемушные, не нашедшие места в жизни и достойной работы. Вот и ползают с кона на кон. Лето – ваше сладкое время, как у бродячих собак. Тепло и помойки открыты.

– Скорее я – турист. Но люблю фантастику. Появилась возможность побывать в Словакии, заодно поглядеть на братьев по увлечению, я ею воспользовался.

– Вы в самом деле любите фантастику?

– А почему бы мне ее не любить?

Пока дул ветерок, я не ощущал запаха, но в узком переулке, который вел к псевдоготическому собору, мне в ноздри ударил запах его давно не мытого тела. Обязательно надо будет спросить, какого черта он не моется. Но не сейчас. Перед тем как я его убью. В конце концов, такой грязный человек не имеет права жить на свете и портить экологию. Кстати, вы не заметили, в какой момент название науки превратилось в синоним природы?

– Странно, – сказал Адамец. – Я никогда не читаю фантастику. Если кто-то пишет лучше меня, таких немного, но пока еще есть – например, Стругацкие или Филип Дик, – я расстраиваюсь от того, что они коптят небо. А к остальным испытываю презрение.

– А вам не приходило в голову избавиться от Стругацких?

– Как?

– Убить их. Нанять киллера и убить.

Только не подумайте, что я навязывался на работу к жертве. Мне было интересно, как тикает этот грязнуля.

– Вы псих какой-то, – искренне ответил Адамец. – Зачем убивать, они не Моцарты, а я не Сальери. У фантастов проще, чем у композиторов. Требования ниже.

Он расхохотался, показывая желтые зубы. Нет, он мне не нравился. Но убивать его мне не хотелось.

– Я не знаю, что вы написали, – сказал я.

– Для широкой публики я еще терра инкогнита. Но специалисты меня знают, – сказал Адамец. – Недаром пригласили. И знаете – за их счет. У меня бы и денег не нашлось на самолет. А они бесплатно пригласили.

Он искренне радовался.

– Это ваш первый успех? – спросил я.

– Вы что, мою фамилию не слышали?

– А как ваша фамилия?

– Учтите, – ответил Адамец, – в гостинице все звуки распространяются, как в банке с огурцами. Вы сегодня за завтраком спросили у Ливии, живу ли я в гостинице. Если бы я был подозрителен, то убежал бы от вас.

Я совершил непростительную ошибку. Попался как мальчишка.

– Простите, – я изобразил смущение, – мне сказали, что вы здесь будете.

Сейчас он спросит, почему я спрашивал… Но что-то его остановило.

Иначе мне бы пришлось принимать меры здесь, а это почти невозможно.

– Допускаю, – сказал он, – что вам попался весенний «Искатель», там моя повесть…

Он сделал паузу, давая мне возможность произнести название, но я, естественно, промолчал.

Когда пауза стала невыносимой, он с сожалением произнес:

– «Второй рассвет».

– Правильно, – согласился я.