Дино Буццати - Семь этажей

— Скажите, доктор, — спросил он однажды, — как идет процесс распада моих клеток?

— Да что за слова такие! — шутливо упрекнул его доктор. — Где вы их набрались? Нехорошо, нехорошо, особенно для больного!

Чтобы я никогда больше не слышал подобных речей.

— Однако же, — возразил Корте, — вы уклоняетесь от ответа.

— Вовсе нет, — улыбнулся врач. — Распад клеток, как вы изволили выразиться, в вашем случае минимален, поверьте — минимален. Но я бы, пожалуй, определил его как стабильный.

— Стабильный — значит хронический?

— Не надо, я этого не говорил. Я сказал только — стабильный.

Таков он в большинстве случаев. Заболевания, даже самые легкие, часто требуют энергичного и долгого лечения.

— Скажите, доктор, когда же я смогу надеяться на улучшение?

— Когда? Делать прогнозы в этих случаях довольно затруднительно… А знаете что, — добавил он после небольшого раздумья, — я вижу, вам так не терпится выздороветь, что это стало уже самой настоящей манией… и если бы я не боялся рассердить вас, знаете, что бы я посоветовал?

— Что, говорите, доктор…

— Постараюсь быть предельно ясным. Если бы я попал в эту больницу, вероятно лучшую из всех учреждений данного профиля, то сам настаивал бы на том, чтобы меня поместили с первого же дня — понимаете? — с первого же дня на один из нижних этажей. Более того — я потребовал бы, чтоб меня положили на…

— На первый этаж? — подсказал Корте, натянуто улыбаясь.

— Ну нет! Не на первый! — рассмеялся доктор. — Зачем же так!

Но на третий или даже на второй — определенно. На нижних этажах лечат гораздо лучше, поверьте на слово, оборудование там более мощное и совершенное, персонал выучен на совесть. Вы знаете, кто душа этой клиники?

— Профессор Дати?

— Вот именно — профессор Дати! Это он автор применяемого здесь метода, по его проекту построена и оборудована вся клиника.

Так вот, он — наш мэтр — практикует, так сказать, между первым и вторым этажами. Оттуда он излучает свою энергию, оттуда исходят все его указания. Но я вас уверяю, что влияние этого светила не простирается выше третьего этажа: на верхних его гениальные идеи все больше распыляются, выхолащиваются, искажаются; одним словом, сердце нашей клиники — это нижние этажи, и если хотите лечиться по-настоящему — надо лежать внизу.

— Стало быть, — проговорил Джузеппе Корте дрожащим голосом, — вы мне советуете…

— Учтите при этом еще одно… — решительно продолжал доктор.

— Учтите, что у вас появилось нежелательное осложнение — экзема.

Сама по себе она совершенно безопасна, но, если ею пренебрегать, это может отразиться на вашем моральном состоянии, а вы сами знаете, насколько важно для выздоровления сохранять присутствие духа. Облучение, которое я вам прописал, оказалось плодотворным лишь до определенного предела. Почему? Возможно, это чистая случайность, но не исключено, что установка недостаточно мощная.

Так вот, на третьем этаже аппаратура гораздо более совершенна. Там вы скорее излечите вашу экзему. А ведь если дело хоть в чем-то пошло на поправку — значит, самое трудное позади. Когда начинаешь подниматься — это уже почти необратимо. Когда вы и впрямь почувствуете себя лучше, то уж ничто не сможет помешать вам подняться сюда или еще выше, пропорционально вашим «успехам»… на пятый, шестой, а то, глядишь, и на седьмой этаж.

— Так вы полагаете, что перевод на третий ускорит лечение?

— Вне всяких сомнений! Я бы на вашем месте не раздумывал.

Разговоры такого рода доктор вел с Джузеппе Корте ежедневно.

Наконец наступил момент, когда больной, которому надоело мучиться от экземы, несмотря на инстинктивное нежелание спускаться вниз, решил все же последовать совету доктора и переселился этажом ниже.

На третьем этаже он тотчас заметил, что в отделении среди врачей и сестер царит какая-то непонятная веселость. С чего бы это — ведь в отделении больные, внушавшие серьезное беспокойство. Более того веселость эта с каждым днем как будто нарастала; Джузеппе терялся в догадках, пока не разговорился с одной из сестер, спросив, чему это они все здесь так радуются.

— Как, разве вы не знаете? Через три дня мы все уходим в отпуск.

— В отпуск?

— Ну да. На две недели третий этаж закрывается, и весь персонал идет отдыхать… Все у нас уходят в отпуск поэтажно.

— А больные как же? Что будет с ними?

— Поскольку их не так уж много, мы объединяем два этажа в один.

— Какие? Третий и четвертый?

— Нет, третий и второй. Отсюда все спустятся на этаж ниже.

— На второй этаж? — переспросил Джузеппе Корте, побледнев как мертвец. — Значит, я тоже должен буду…

— Ну конечно. Что тут особенного? Когда мы через две недели вернемся, возвратитесь в эту палату. Чего вы так испугались?

Джузеппе охватил дикий страх; таинственный внутренний голос нашептывал ему об опасности. Однако не мог же он помешать персоналу уйти в отпуск, кроме того, как ему показалось, гаммаоблучение наконец подействовало экзема почти прошла. Итак, Корте не решился открыто протестовать против нового перемещения, единственное, чего он потребовал, не обращая внимания на насмешки сестер, — это чтобы к двери его новой палаты прикрепили табличку с надписью: «Джузеппе Корте, с третьего этажа, временно». Подобная вещь была совершенно беспрецедентной в истории клиники, но врачи не стали возражать, опасаясь спровоцировать сильное потрясение у этого нервного, темпераментного больного.

Ему надо только переждать две недели — не более того. И Джузеппе Корте с какой-то одержимостью принялся считать дни.

Почти все время он проводил в постели, вперив неподвижный взгляд в угол; мебель здесь, на втором этаже, была уже не такая современная и не радовала глаз, как в отделениях наверху, но отличалась строгостью и внушительностью форм. То и дело он напрягал слух: ему казалось, что с нижнего этажа, из отделения «приговоренных», до него доносятся какие-то приглушенные звуки — должно быть, предсмертные стоны и хрипы.

В такой обстановке Джузеппе, разумеется, все больше падал духом. А потеря душевного спокойствия не могла не отразиться на его состоянии: температура ползла вверх, с каждым днем увеличивалась общая слабость. Из окна, почти все время распахнутого настежь, ведь лето было в самом разгаре, теперь уже не открывался вид на городские крыши и соседние дома; перед глазами вставала только окружающая клинику зеленая стена деревьев.

Через неделю, часа в два пополудни, неожиданно вошли в палату фельдшер и три санитара с каталкой.

— Ну как, мы готовы к переезду? — бодрым голосом спросил фельдшер.