Александр Левченко - Машина для убийства

- Нет-нет, что вы! - отмахиваюсь я. - Я никогда не разговаривал с Богданом Николаевичем об этих вещах!

- Погодите, погодите! - неожиданно всматривается в меня врач. - Не о нашем ли дорогом политике вы говорите? Точно, вы - его водитель!

Он вскакивает на ноги, но через миг, будто посмотрев на себя со стороны, опускается обратно.

- Я припоминаю, он рассказывал мне о вас, о катастрофе... Ну что же, я постараюсь вам помочь.

Он выхватывает из одной из стопок, лежащих на столе, бумажку и что-то долго строчит на ней. Потом внимательно проверяет написанное и в конце концов вручает мне.

- Вот здесь, сверху, адрес и фамилия врача, хорошего специалиста и прекрасного человека, к которому вам нужно обратиться в первую очередь. Передадите ему эту записку, пусть обследует вас и напишет свои выводы. С ними снова придете ко мне, только перед этим позвоните по телефону. Вот здесь мой номер.

Мне остается только поблагодарить давнего Богданового приятеля и проститься. Однако прежде чем выйти из кабинета, я оборачиваюсь к врачу и говорю ему умоляющим голосом:

- Я только очень прошу вас, не рассказывайте Богдану Николаевичу о моем визите. Такие вещи не для того, чтобы их знало начальство. Я буду вам очень признателен...

Я выхожу в коридор, не давая ему времени на ответ. А оказавшись на дворе, неторопливо направляюсь к старой дуплистой липе. Возле дерева стоит мусорный ящик, его хорошо видно из окна кабинета, где я только что побывал. Вытянув из нагрудного кармана рубашки листок, я читаю записанную на нем фамилию, и саркастическая усмешка искривляет мой рот: это тот же врач, который консультировал меня в первый раз. Негусто, значит, у них с психиатрами. Я дважды складываю записку, медленно рву её на несколько частей и бросаю в ящик.

Мой автомобиль стоит в нескольких сотнях метров дальше, и я не спеша шагаю по тихой улице пригорода. Ярко светит теплое сентябрьское солнце, ветер гонит по небу легкие тучки, и сердце невольно сжимается от боли и обиды: за что, за какие грехи я так наказан? Как легко было на душе, как чудесно жилось ещё год назад...

Но как бы там ни было, служба остается службой. И без пяти минут три я вхожу в нашу штаб-квартиру. В приемной одиноко сидит Сергей, жуя свой любимый изюм, а за дверью кабинета шефа слышатся приглушенные дерматином возбужденные голоса.

- Привет, - говорю я и протягиваю руку Сергею. - Я не опоздал?

- Здравствуй, Алик, - отвечает Сергей, сильно, но без чрезмерностей пожимая мне ладонь. Одному типу, который подавал руку словно для поцелуя, он когда-то едва не раскрошил пальцы. - Нет, ты не опоздал. Бери вот, угощайся.

Я отсыпаю из пакетика горсть изюминок и сажусь в глубокое мягкое кресло. Вообще-то Сергей - замечательный парень, из тех, которые никогда не подводят, но тем не менее, оставаясь с ним с глазу на глаз, я ощущаю некоторый дискомфорт. Он никогда не начинает сам и не очень поддерживает завязанную кое-кем беседу, но и молчать тяжело под его взглядом, в котором прячется легкая насмешка. Меня спасает только то, что дверь кабинета неожиданно открывается, и оттуда выливается небольшая толпа. Все шумно прощаются, не обращая на нас с Сергеем внимания, и через несколько минут в приемной остаются только Богдан и двое его самых близких соратников по партии. После краткого разговора соратники снова скрываются за дверью кабинета, а шеф тяжело опускается в соседнее с моим кресло.

- Закурить есть? - спрашивает он усталым голосом.

Я сам курю редко, но сигареты и зажигалка всегда у меня в кармане. Богдан глубоко затягивается и медленно выпускает дым в направлении открытого окна.

- Бр-р, - неожиданно трясет головой он, - гадко же как, Господи...

Я смотрю на него удивленно-вопросительно.

- Видал союзничка? - показывает он большим пальцем руки на дверь. Вот такой у нас складывается блок... идеалистов и медалистов...

- Вы что, серьезно? - кривлюсь я недоверчиво. - И он же немного шизанутый!

- Нашел чем упрекать человека, - хмыкает Богдан. - Будь это его единственным недостатком, я бы сейчас лишь довольно потирал руки.

Я снова смотрю на него молча.

- А что делать? - говорит он в ответ на мой немой вопрос. - Если бы я был один... Тогда и проблем таких не возникало бы. А так... за мной люди, организация... Да и... не только это...

Он как-то нервно тушит окурок и порывисто поднимается на ноги.

- Хорошо! Алик, ты не хочешь размять ноги? Мне нужно взять в "пициков" кое-какие материалы. А ты, Сергей, посиди ещё немного, сюда должен прийти один человек...

Материалы, ясное дело, можно получить через компьютерную сеть или по факсу, однако ребята с информационного центра партии сидят совсем недалеко отсюда, и шеф любит пройтись к ним пешком. А сделать это в такой замечательный день - одно удовольствие. По мнению Богдана, конечно. У меня несколько иная шкала ценностей, однако автомобилю здесь и в самом деле негде разогнаться.

Мы выходим из штаб-квартиры и не спеша шагаем по затененной деревьями стороне улицы.

- Ты знаешь, Алик, - философским тоном изрекает Богдан, - в начале своей политической карьеры я, честно говоря, не совсем верил тем людям, которые называли политику грязным делом. Ну как, казалось мне, разве здесь нельзя действовать открыто, честно, без надувательства? Но сегодня я уже ясно вижу, что это был чистейшей воды идеализм. И дело вовсе не в том, что политики - какие-то там мерзкие от рождения люди или постепенно становятся такими, нет. Они - такие же, как и все остальные. Просто политика специфическая область человеческой деятельности, и она диктует свои законы, свои правила поведения...

Мы проходим мимо домов старого квартала города, и я невольно любуюсь произведениями рук древних мастеров. А ведь всего лишь полгода назад эти сооружения казались хмурыми и некрасивыми, даже безобразными из-за своего заброшенного, обтрепанного вида. Бесспорно, проведенные реставрационные роботы очень изменили лицо нашей улицы, хотя прохожим не слишком приятно было длительное время обходить строительные леса и высокую деревянную ограду. Вот и сейчас, хотя работы в общем завершены и все препятствия с тротуара сняты, прямо перед нами на уровне второго этажа висит ещё не убранная реставраторами малярная люлька.

Вообще-то я страшно не люблю проходить под висящими предметами, которые могут неожиданно упасть на голову. Однажды прямо на моих глазах большая ледяная сосулька, сорвавшаяся с крыши, едва не проткнула насквозь ничего не подозревавшую пожилую женщину. Поэтому я отступаю на полшага в сторону от Богдана, который продолжает свои разглагольствования о политике, лишь бы не проходить под люлькой. Моего спутника, однако, подобные вопросы совсем не волнуют.