Николай Романецкий - Полдень XXI век 2009 № 03

Хотя все равно обязательно найдутся козлы, которые скажут, что неполиткорректно и нарушение прав. Есть люди, у которых языки болтаются, как тряпки на ветру. Особенно если за это башляют или можно в телик попасть.

Никак не удавалось уснуть. Чего-то мысли зашевелились, и, главное, совершенно не те, что обычно по ночам шевелятся. Странная книжка. Глюковатая, это да, и язык примитивный, без приколов; но какой-то простор в ней ощутился — там, где, по всем нынешним представлениям глухая стенка. А кто же любит глухие стенки? То есть как раз очень даже многие любят, иди себе вперед по узкому коридору и не озирайся… Лишь бы обогнать других, которые по тому же проходу тащатся. Заднему, ха. Обогнать, обогнать… Я — первый! Нет, я! А вы там, сзади — лу-зеры… Кто самый крутой, кто всех победит и первый бузяется из прохода в унитаз?

Если тебя долго ведут по коридору и при том ежедневно грузят, что ты сам идешь, потому как больше идти некуда, это типа единственный правильный путь — будь спок, тебя ведут на свалку. А то и на убой.

Ну и хрен с ним со всем…

Не облажаться бы на бабосах.

Интересно, вошла в сценарий фраза из той главки, которую Юра читал перед сном последней? Там клево завернуто типа: у вас всякий знает, что деньги — это грязь, но у нас всякий знает, что грязь — это, к сожалению, не деньги…

Хорошо бы, чтоб вошла.

С этой мыслью Юра заснул.

СЦЕНА 4. ИНТ. ТЕЛЕСТУДИЯ. ДЕНЬ

Демиурга причесали, попудрили, чтобы не бликовала кожа под ярким светом. Когда гримировали актеров, он был очень придирчив и требовал порой чуть ли не шпаклевать и конопатить непослушные лица своих инструментов, — но на себе демиург этих процедур терпеть не мог. Чесалась теперь вся морда, вся шея, и мучиться предстояло долго, до дому, где только и можно будет пудру смыть начисто. Протянули под рубашкой проводочек с крохотулькой-микрофоном, высунули через ворот и к воротнику же пристегнули. Ведущая культурной передачи была очаровательна, остроумна и профессионально восхищена очередным своим знаменитым собеседником. «Уважаемые телезрители! Сегодня у нас в гостях один из ведущих… Думаю, нет нужды представлять создателя таких нашумевших картин, как… При всей своей неоднозначности всегда становились событиями…» Потом отговорила роща золотая, и пошла пурга.

— Не секрет, что к творчеству знаменитых братьев Стругацких в разное время обращались многие блистательные мастера кино. Все помнят фильмы Тарковского, Сокурова, Германа, Лопушанского, Бондарчука… Наверное, у каждого из этих очень разных режиссеров были свои мотивы, по которым та или иная книга Стругацких становилась им настолько близкой, настолько созвучной, что они брались воплотить ее на экране. А чем вас привлекла фантастика? Да к тому же ранняя фантастика Стругацких о так называемом светлом коммунистическом будущем?

Не очень удачное начало, подумал демиург. Неизбежное, конечно, но вопрос так предуведомлен, что теперь как ни ответь, всяк решит, будто я лапшу вешаю, только бы не признаться: всего лишь тем, мол, что Стругацкие сами по себе классный бренд. И так-то оно действительно так, да только народ стал нынче такой ушлый, такой грамотный, что кроме этого ничего и в толк взять не может. Всем кажется, что если к классному бренду присосаться, то, считай, дело сделано, и дальше можно не особенно напрягаться. А в действительности… В действительности не все так просто.

Хотя, что греха таить — конечно, бренд.

Н-ну ладно… Работаем. Ничего не сделаешь. Паблисити. Реклама — двигатель торговли. Даже если торговать еще нечем, грунтовать надо загодя.

— Именно тем, что она ранняя. Все мы сейчас мучительно осмысляем собственную историю. Ищем свое новое место в мире. Отталкиваясь от давнего произведения наших замечательных фантастов, можно особенно остро, особенно ярко ощутить и прочувствовать тот путь, который прошла страна. Ее проблемы, ее победы и поражения, достижения и утраты. Можно попробовать хладнокровно и непредвзято разобраться в том, что в нашей истории оказалось истинным, а что — иллюзорным…

— То есть в своей будущей работе вы намерены всего лишь ОТТАЛКИВАТЬСЯ от повести «Стажеры»? — перебила ведущая.

Она, кажется, собралась говорить больше меня. Кто у кого интервью берет, дура?

— Вы не воображаете, я надеюсь, будто я собрался снимать простую экранизацию? Про героизм советских покорителей космоса? Про ракеты и скафандры? Не будем уж касаться актуальности такой проблематики, но даже если говорить исключительно об искусстве… Хорошую экранизацию можно сделать только к плохой книге. Дело в том, что при переводе на язык кино книга неизбежно должна быть обогащена иным видением, иным смыслом, полифонической перекличкой новых образов со старыми, и все это привносит уже режиссер. Если в книге многого не достает, если ее автор сам толком не сумел сказать то, что хотел, режиссер, делая, в сущности, за писателя его работу, невольно досказывает от себя то, что отсутствует в книге. И тем самым убирает слабины, заполняет пустоты… Тогда в кино возникает просто хорошая экранизация. Но если книга хороша, если за писателя в ней при переводе на язык кино делать уже нечего, тот же самый неизбежный процесс обогащения новыми смыслами выводит работу режиссера на уровень диалога с писателем и его текстом, дискуссии с ними. А это нередко может закончиться полярным выворачиванием, зеркальным отображением мира книги. Вспомните хотя бы «Сталкера». У Стругацких Зона — техногенный хаос, у Тарковского — строго наоборот, полный мистических барьеров и романтических руин садово-парковый Эдем, куда нет хода бесчеловечной машинерии. У Стругацких Шухарт — разбитной супермен, у Тарковского — застенчивый, неврастеничный богоискатель. И так во всем. Только полемика имеет смысл. Заметьте, по Стругацким снято уже несколько великих фильмов, но среди нет ни одной прямой экранизации. Была одна именно экранизация, казалось бы, точно по тексту — «Отель у погибшего альпиниста», и как раз она оказалась на редкость слабой. Вся глубина ушла, вся трагичность ушла, вся психология ушла… И ничего не добавилось взамен. Никто этого фильма, кроме специалистов, не помнит.

— Очень интересно. И у вас рука не дрогнет что-то принципиально менять в книге, хорошо известной уже нескольким поколениям читателей?

— Если бы у меня дрожали руки, за мою работу мне не стоило бы и браться. Можно куда спокойней прожить наборщиком в типографии. Ничего не придумывать самому, только тиражировать чужое.

— Вы уже собрали команду? Ее члены придерживаются того же взгляда на будущую работу? Кто писал вам сценарий?