Виктор Шендерович - Из последней щели

В паузе, иллюстрируя печальную альтернативу, умер один подраковинный.

- Но что мы можем? - спросил далее Геннадий.

Тут мнения разделились, народ зашебуршился, но вскоре сошелся на том, что если приспичит, то мы можем все.

- Да,- перекрывая последние голоса, согласился Геннадий,- мы можем все. Но! - Тут он поднял усы, прося тишины, а когда она настала, усы опустил и начал ползать по солонке, формулируя мысль, зарождавшуюся в его голове. И все поняли, что присутствуют при историческом моменте, о котором уцелевшие будут рассказывать внукам. Мысль Геннадия отлилась в безукоризненную форму.

- Но мы не можем спустить Семенова в унитаз, - сказал он.

Образ Семенова, спускаемого в унитаз, поразил съезд. В столбняке, стукнувшем собрание, стало слышно, как сопит за стенкою узурпатор, и ни с чем не сравнимая тишина повисла над столом. Одна и та же светлая мысль поразила всех.

- Не влезет...- горестно прошептал наконец Альберт, ставший пессимистом после года совместного проживания с тещей в одной щели. Луч надежды погас, едва осветив мрак нашего положения.

- Я продолжаю...- с достоинством произнес Геннадий.- Поскольку мы не можем спустить Семенова в унитаз,- повторил он,- а есть подозрение, что сам он в обозримом будущем этого не сделает, то придется, сограждане, с Семеновым жить. Но как?

В ответ ему завыли женщины. Дав им отвыться, Геннадий поднял лапку. Вид у него был торжественнейший. Геннадий дождался полной тишины.

- Надо заключить с ним договор,- сказал он.

Тишина разбавилась стуком нескольких упавших в обморок тел, а затем в ней раздался голос Иосифа.

- С кем - договор? - тихо спросил он.

- С Семеновым договор, - просто, с необычайным достоинством ответил Геннадий.

В ответ на это опять завыли женщины, и тут загомонило, зашлось собрание.

- С Семеновым? - перекрывая вой, простонал Иосиф.- С Семеновым! истерически выкрикнул он и вдруг прямо по спинам делегатов, пошатываясь и подпрыгивая, побежал к солонке. Продолжая выкрикивать на разные лады проклятое слово, Иосиф начал карабкаться на солонку, но Геннадий его спихнул - и вот дальше я ничего не помню, потому что упал Иосиф на меня. Вытащенный из сей же момент возникшей давки верной подругой моей жизни Нюрой Батарейной, я был наутро, сразу по возвращении сознания, подробнейше посвящен ею в происшедшее, а Нюре я верю как самому себе, хоть она иногда и здорова соврать.

Слушайте, чего было дальше.

Упав на меня, Иосиф страшно закричал - чем, как я подозреваю, меня, собственно, и контузил. Все в панике забегали, а родственники Иосифа сразу бросились к солонке, чтобы поотрывать Геннадию усы. Трех из них Геннадий спихнул, но четвертый, никому решительно не известный, по имени, как выяснилось впоследствии, Клементий Подтумбовый, спихнул-таки его сзади на трех своих родственников, и пока спихнутые внизу выясняли, где чьи усы, Клементий под шумок быстренько предоставил слово сам себе.

Прочие же делегаты тем временем носились друг по другу по клеенке, плинтусные искали подраковинных, Кузьма Востроногий кричал, что наша кухня лучше всех, а Никодим с хлебницы без перерыва отрекался от Геннадия и обещал принести справку, что он круглый сирота.

Пока присутствующие бегали друг по другу, выдирали усы и вообще тратили время, никому не известный Клементий успел протащить штук тридцать собственных резолюций, сам ставя их на голосование и голосуя под протокол.

Нельзя не признать, что в процессе этого увлекательного занятия Клементий незаметно для себя вошел в раж. Так, под № 19, например, шло решение резко улучшить ему, Клементию, жилищные условия под его тумбой, № 24 он со всей семьей зачислялся на общественное довольствие с обслугой, после чего - видимо, в целях экономии времени - ставить номера на резолюциях Клементий перестал, а стал несколько терять меру от длительного пребывания на солонке.

Последним принятым им документом была резолюция, обязывавшая Семенова стоять возле тумбы, под которой живет Клементий, и отпугивать от нее тараканов. Проголосовав за это, Клементий сам удивился настолько, что слез с солонки и пошел спать, не дожидаясь закрытия съезда.

Действие же на столе тем временем продолжало разворачиваться довольно далеко от сценария. Разобравшись с Геннадием, родственники Иосифа пошли на поиски Никодима, в то время как сам Иосиф бегал по спинам делегатов, собирая свидетелей своего падения, но в этом не преуспел. Свидетели разбегались от него как угорелые, топча Кузьму, продолжавшего при этом кричать что-то хорошее про нашу кухню. Не преуспели, впрочем, и родственники - ни на хлебнице, ни вокруг нее Никодима не было. Нюра говорит: он ушел за справкой, что сирота. Если это так, то надо отметить, что лежала справка очень далеко - Никодима никто не видел еще неделю, да и потом не особенно.

Отдельно следует остановиться на судьбе Геннадия. Несколько поврежденный родственниками Иосифа, он не стал настаивать на своих формулировках, нервно дернул уцелевшим усом, сказал "Живите вы как хотите" - и, повесив голову, удалился в добровольное изгнание под ванну. Последняя фраза его несколько озадачила оставшихся, потому что все они уже давно жили как хотели.

По дороге в ванную Геннадий задел ногой Степана Игнатьича, и тот, проснувшись, спросил, скоро ли буфет, Больше ничего интересного не произошло, кроме разве того, что плинтусные с подраковинными нашли-таки друг друга и, найдя, поотрывали что смогли.

На этом, по наблюдениям подруги моей жизни Нюры Батарейной, съезд закончил свою работу.

III

О, тяжкая ноша летописца! Право же, шебуршить прошлое - все равно что ползать в нем заново... Несколько дней не имел я мужества продолжать свой манускрипт, но, кажется, надо спешить. Пора возвратиться к тому, на чем остановили мы бег своей правдивейшей повести.

Богатая событиями ночь съезда обессилила нас. Целый день на кухне и в окрестностях не было ни души; Семенов, понятное дело, не в счет - этот как раз целый день шатался по территории по случаю воскресенья и изводил продукты.

Куда ему столько? Отнюдь не праздный вопрос этот давно тяготил меня, и в последнее время, имея вместо полноценного питания много досуга, я, кажется, подошел к ответу на него. Разумеется, ест Семенов не потому, что голоден,- это, лежащее на поверхности, объяснение давно отметено мною. Существо, утром пропадающее куда-то, а по возвращении смотрящее телевизор, лежащее на диване и храпящее, по моему мнению, вообще не нуждается в питании. Однако Семенов ест и каждый раз, приходя на кухню, первым делом открывает шкафы и заглядывает туда плотоядным взором.

Я давно подозревал неладное, а недавно проник в его тайну окончательно. Было так. Путешествуя по верхней полке, я принужден был шмыгнуть за сахарницу от хлынувшего внезапно света, но, шмыгая, успел увидеть над открывшейся дверцей искаженное злобой лицо узурпатора. Все пороки, подвластные воображению, отражались на нем. У тараканов, замечу, лица тоже бывают не сахар, но такое я видел впервые. Изрыгнув какое-то непотребство, узурпатор начал выгребать с верхней полки съестное, и тут-то меня, предусмотрительно ушедшего на среднюю, осенило... Нет, не голод гонит чудовище сюда, ему не знакомо свербящее нытье в животе, выгоняющее нас из тихих щелей на полные опасностей кухонные просторы,- другое владеет им.