Ирина Булгакова - Зона. Урок выживания

— Оставь ее, Хамса, — тихо, но внятно сказал протрезвевший Глухарь. — Будешь ты ее, — он добавил ругательство, — после Красавчика…

На них никто не обращал внимания, однако последнюю фразу расслышали многие. Смех заплескался в зале, соперничая с гулом голосов.

Под этот смех, сжимая в руках рукоять пистолета, Ника пятилась к выходу. В пропасть. Ту самую, черную пропасть, что теперь, без всякого сомнения, отделяет ее от того, кто не так давно спас ей жизнь.

КРАСАВЧИК

Где-то капала вода. Вполне возможно, что капала она и рядом. Но дотянуться взглядом до источника терзающего барабанные перепонки звука Красавчик не мог. Капля за каплей, как стук метронома, отсчитывали последние минуты его недолгой жизни.

Собственно, отчего же недолгой? Кому-то и двадцати лет хватило за глаза и за уши. А он, несмотря ни на что, тридцатник справил почти год назад. Выходит, кто-то решил, что ему достаточно. Там, на воле, все решает — на выбор — слепой случай, бог, судьба, провидение. Здесь нет ни того, ни другого. Зона — вот кто решает все. Именно "кто", потому что назвать ее "что" язык не поворачивался. И если до сих пор Зона щадила, то лишь для того, чтобы ударить больнее.

Красавчик поморщился от боли в спине. Удовольствие еще то — лежать на голой земле, подложив под голову тяжелый рюкзак. Нет, он не отказал бы себе в удовольствии полежать и на голой земле. И не только без рюкзака под головой, но и без рюкзака вообще. Да что там мелочиться: и голым, в крайнем случае! Без оружия, денег, без добычи. Но живым, мать твою!

Только не здесь, а в паре метров отсюда.

Зона решила, что хватит ему топтать землю. Она, стерва, отмерила срок. Сколько там осталось?

Красавчик задрал голову и посмотрел наверх. День, два? Максимум еще три дня отмерила ему Зона. Много давала, еще больше обещала — а отняла все, что имел. Как иная баба.

Сталкер мстительно усмехнулся в угоду своим мыслям — вслух ничего говорить не стал. Не дождется, стерва. Удержался от шумных обвинений вовсе не потому, что не хотелось впервые за двое суток отвести душу — еще как хотелось. Нервы, они, брат, не железные, тоже отпущенный предел имеют. Но если продолжить рассуждать на данную тему, то неизбежно наступает момент, когда хочется наплевать на то, что диктует здравый смысл.

Постаралась Зона. Уж мышеловку подсунула на славу — просторную, впору десятку людей разместиться и еще место останется для одного кровососа. Но небольшого, так, средних размеров.

Никто и никогда не проводил экспериментов, поступает ли в мышеловку воздух снаружи. Вполне возможно, что и поступает. Тогда ему предстоит смерть не от удушья — ему предстоит умереть, постепенно сходя с ума от голода и жажды. Те, кого спасли, знать этого не могли. А те кто подох…

Кто ж их разберет? От мышеловки он сдох или от чего иного — мертвяк, он и есть мертвяк — обстоятельно не расскажет. А мышеловка что — сделала дело и лопнула. Как мыльный пузырь.

Именно на мыльный пузырь мышеловка больше всего и походила. Большой мыльный пузырь, в центре которого скорчилось в позе зародыша человеческое существо, еще сохраняющее способность мыслить. Тончайшая, в радужных разводах полусфера над землей, и такая же под землей. Уж у Красавчика была возможность в этом убедиться. Одно дело верить рассказам очевидцев, и совсем другое убедиться на собственном опыте. Печальном, мать твою.

Красавчик насилу сдержал глубокий вздох — побережем кислород, раз делать ничего не оставалось.

Самое… неприятное заключалось в том, что достаточно было коснуться радужной оболочки, чтобы мыльный пузырь лопнул — и следа не останется.

Но коснуться, черт возьми, с другой стороны! И не имело значения кому — хоть слепой собаке, хоть кровососу, хоть крысе — и это бесило больше всего. Любую из тварей, в изобилии заселивших Зону, Красавчик бы встретил как избавителя. Пусть после возникнет новая проблема. Тогда и будет решаться — два полных рожка для АКМ, одна граната, уж как-нибудь сумеет отблагодарить за помощь.

Однако, Зона как вымерла. Не выли собаки, не скреблись крысы, не говоря уже о человекоподобных. Тишина, лишь изредка нарушаемая стуком капель о каменный пол. Мелькнула было шальная мысль о том, что Зона действительно вымерла и после последнего выброса не более чем пустыня и последняя ее жертва — он — скорчилась в центре мышеловки. Мысль угасла, задавленная на корню. Главное, сохранять спокойствие. Если весь отпущенный воздух имелся лишь внутри мыльного пузыря, то его как раз хватит на одну бесконтрольную вспышку.

Наступало утро. Здесь, в сарае, со временем вросшем в землю по самые окна, свет проникал в дыры, давно лишенные стекол. В тусклом свете наступающего дня оболочка мыльного пузыря празднично переливалась — ни разрезать ножом, ни пробить пулей, ни сжечь огнем. Хрупкая с одной стороны и прочнее титанового сплава с другой.

Сон не шел и Красавчик сел на землю, тупо уставившись перед собой. Какой придурок додумался назвать эту аномалию мышеловкой? При чем здесь мыши? Очевиднее было бы назвать вещь своим именем. Красавчик назвал бы ее мыльным пузырем. Кто надул тебя, совершенное орудие пытки, так и не узнать, а так хотелось обругать хоть кого-нибудь напоследок!

Мышеловка — аномалия редкая, если не сказать редчайшая. Надуться может где угодно. Вот теперь надулась как раз под ним. Вполне подходящий конец для него — любителя редкостей.

Вторая такая редкость — "шар Хеопса" — мирно покоилась на дне контейнера. И даже сейчас, за шаг до смерти, эта мысль доставила Красавчику радость. Не существует, говорите? Может быть и не существует для всех. Кроме него. Вот так и встретились две редкости — мышеловка и "шар Хеопса".

Тот, кто впоследствии обыскал бы его труп, был бы приятно удивлен. Был бы — но Красавчик не привык делиться. Сюрприз с гранатой — достойный подарок для того, кто придет слишком поздно. "Шар Хеопса" уцелеет, скорее всего. А может и сдетонировать — чем Зона не шутит? Да так, что воспоминания могут остаться не только от самой Зоны, но и… От всего земного шарика.

Красавчик вздохнул, забыв на секунду о том, что собирался экономить воздух. А как удачно все начиналось…

…серый лес, покрытый слоем пепла, остался далеко позади. Огонь проявил избирательный характер: сжег листья, но не тронул ни ветви, ни стволы. Так и тянулись вдоль просеки голые деревья прежде бывшие березами. Вместо листьев уродливая слипшаяся труха отвечала редким порывам ветра.

Красавчик вздохнул полной грудью и поправил рюкзак, чтобы не так давил плечо. Причин для особой радости не было, но два дня, прошедшие относительно спокойно, вселяли если и не уверенность, то по крайней мере настраивали на рабочий лад.