Роберт Силверберг - Как хорошо в вашем обществе

– Но, с другой стороны, – внезапно сказал Марк, – ты планировал свое спасение загодя. Специально готовил записи, выбирал знаменитостей, которых хотел взять…

Войтленд нахмурился.

– Что ты этим…

– Словно давно принял решение броситься наутек при первых признаках опасности, – продолжила Линкс.

– Их слова не лишены смысла, – сказал отец. – Одно дело разумная самозащита, и совсем другое – неумеренная забота о собственном благополучии.

– Я не хочу сказать, что тебе следовало остаться и погибнуть, промолвила Лидия.

– Я такого никогда не скажу. Но все равно…

– Погодите? – возмутился Войтленд. Кубики неожиданно оборачивались против него. – Что вы несете?!

– Ну и уж из чисто спортивного интереса… – продолжал Хуан. – Если бы стало известно, как заблаговременно ты готовил путь к спасению, с какими удобствами ты направляешься в изгнание…

– Вы должны помогать мне! – закричал Войтленд. – К чему все это? Чего вы хотите добиться?

– Ты знаешь, что мы любим тебя, – сказала Лидия.

– Нам больно видеть твое заблуждение, – произнесла Линкс.

– Разве ты не собирался бежать? – спросил Марк.

– Перестаньте! Остановитесь!

– Исключительно из спортивного интереса…

Войтленд кинулся в рубку и вытащил кубик Хуана.

– Мы пытаемся объяснить тебе, дорогой…

Он вытащил куб Лидии, куб Марка, куб Линкс, куб отца.

На корабле воцарилась тишина.

Войтленд скорчился, задыхаясь, и ждал, пока утихнет раскалывающей голову крик.

Через час, взяв себя в руки, он включил передатчик и настроился на частоту, которую могло бы использовать подполье. Раздался шорох, потрескивание, затем настороженный голос произнес:

– Четыре девять восемь три, принимаем ваш сигнал. Кто вы?

– Войтленд. Президент Войтленд. Я хочу говорить с Хуаном. Вызовите мне Хуана.

– Подождите.

Войтленд ждал. Пощелкивания, гудение, треск.

– Вы слушаете? – раздался голос. – Мы вызвали его. Но говорите быстро.

Ему некогда.

– Ну, кто это? – голос Хуана.

– Том. Том Войтленд. Хуан!

– Это в самом деле ты? – холодно, за тысячи парсеков, в другой вселенной. – Наслаждаешься путешествием, Том?

– Я должен был связаться с тобой. Узнать… узнать, как дела, что с нашими… Как Марк, Лидия, ты…

– Марка нет. Убит при попытке застрелить Мак-Аллистера. Лидия и Линкс в тюрьме. Большинство других мертвы. Нас не больше десятка, мы обложены.

Разумеется, остался ты.

– Да.

– Сволочь, – тихо проговорил Хуан. – Подлая сволочь. Мы приняли на себя огонь, а ты забрался в корабль и улетел.

– Меня бы тоже убили, Хуан. За мной гнались. Я едва ушел.

– Ты должен был остаться.

– Нет. Нет. Ты говорил другое! Ты говорил, что я прав, что я послужу символом борьбы, воодушевляя…

– Я это говорил?!

– Да! – настаивал Войтленд. – Вернее, твой кубик.

– Убирайся к черту, – сказал Хуан. – Полоумный мерзавец.

– Твоя матрица. Мы обсуждали… ты объяснял…

– Ты сошел с ума, Том? Ты что, не знаешь, что твои кубики запрограммированы говорить то, что ты хочешь услышать? Если хочешь, убегая, чувствовать себя героем, они докажут тебе, что ты герой.

– Но я… ты…

– Приятного полета, Том.

– Я не мог остаться на верную смерть? Какая была бы от этого польза?

Хуан, помоги мне! Что мне теперь делать?

– Меня совершенно не интересует, что ты будешь делать. Обратись за помощью к своим кубикам. Прощай, Том.

– Хуан…

Связь оборвалась.

Войтленд долго сидел не шевелясь. Вот оно что. Твои кубики запрограммированы говорить то, что ты хочешь услышать. Если хочешь, убегая, чувствовать себя героем, они докажут тебе, что ты герой. А если хочешь чувствовать себя злодеем? И это докажут. Они готовы на все, что тебе нужно.

Он вставил в паз Гете.

– Поведай мне о мученичестве.

Гете сказал:

– В нем есть соблазнительные стороны. Можно погрязть в грехах, зачерстветь от бездушия, а потом в одной огненной вспышке жертвоприношения навеки прославить свое имя.

Он вставил в паз Хуана.

– Расскажи мне о моральном значении гибели при исполнении долга.

– Это может превратить заурядного политического деятеля в выдающуюся историческую личность, – сказал Хуан.

Он вставил в паз Марка.

– Каким бы ты хотел видеть своего отца: живым трусом или мертвым героем?

– Ты должен биться, папа.

Лидия. Линкс. Его отец. Александр Великий, Аттила. Хемингуэй. Шекспир.

Платон. Овидий. Все твердили про отвагу, искупление, самопожертвование, благородство.

Так. Значит, они говорят то, что он хочет услышать.

Он взял кубик сына.

– Ты мертв. Марка больше нет. Это я – думающий его умом, говорящий его голосом…

Войтленд открыл люк конвертера и швырнул туда кубик Марка. Затем кубик Лидии, Линкс. Отца. Александра, Аттилы, Шекспира. Платона. Овидия. Гете.

Он взял кубик Хуана и вложил его в паз.

– Скажи мне правду. Что случится, если я вернусь к Миру Бредли?

– Ты благополучно доберешься до подполья и возглавишь борьбу. Ты поможешь нам скинуть Мак-Аллистера. С тобой мы победим.

– Ерунда! – отрезал Войтленд. – Я скажу тебе, что будет на самом деле.

Меня перехватят еще на орбите и отдадут под трибунал. А потом расстреляют.

Верно? Верно? Ну скажи мне правду, хоть один раз! Скажи, что меня расстреляют!

– Ты ошибочно представляешь себе динамику ситуации, Том. Твое возвращение возымеет такое действие…

Он вынул кубик Хуана и бросил его в конвертер.

– Ау! – позвал Войтленд. – Есть тут кто-нибудь?

Корабль молчал.

– Как хорошо в вашем обществе… Мне его будет недоставать. Но я рад, что вас нет.

В рубке он ввел программу «Возвращение к пункту отправления». Его руки дрожали, но программа пошла. Приборы показали изменение курса. Корабль поворачивался. Корабль нес его домой.

В одиночестве.