Антуан Шоллье - Саргассово море

— Вот что, — сказал Брессоль, внезапно остановившись.

— Давайте подведем итог нашим сведениям. Он прибыл в Ангру во вторник в четырнадцать часов и отправился дальше в среду, в четыре часа утра; предполагая даже максимальное опоздание, в четверг мы должны были получить сообщение о его прибытии на Бермудские острова; между тем сегодня до одиннадцати часов в аэроклубе еще ничего не было получено.

— Клуб телеграфировал сегодня на Бермудские острова?

— Да, и там рассчитывают получить по радио сегодня вечером.

— С ним, несомненно, что-то случилось и он не прибыл на Бермудские острова в течение вчерашнего дня, иначе было бы нам сообщено, притом «Икар» мог захватить запас бензина, достаточный только для двадцати двух или двадцати трех часов полета…

Брессоль промолчал и снова зашагал по комнате.

Я не решался продолжать разговор: я боялся, что мне придется высказать то, о чем оба мы думали, но точно по какому-то суеверию избегали говорить. Пробило пять часов, я поднялся.

— Куда ты, Лорлис? — спросил Брессоль.

— Я не могу больше терпеть; пойду в аэроклуб. Идем со мной. Когда беспокоишься, бездействие совершенно невыносимо.

— Да, правда. Идем.

Погода стояла великолепная; в этот час дня город был чрезвычайно оживлен. От площади дон-Педро, где был расположен наш отель, мы прошли на Торговую площадь, куда выходила улица, на которой помещался аэроклуб. В огромном вестибюле мы встретили офицера-авиатора, которого видели в Сагре в день отлета Витерба. Он подошел к нам и осведомился, нет ли у нас известий.

— Нет, — ответил ему я, — наоборот, мы для того и пришли, чтобы узнать, нет ли здесь каких-либо известий.

Он предложил проводить нас в секретариат. Когда мы вошли в бюро, грум, уже приносивший нам депешу в отель «Камоэнс», узнал нас и протянул нам пакет. Лихорадочно я его распечатал и, приблизившись к окну, прочитал телеграмму, которую нам перевели таким образом: «Гамильто, Бермудский архипелаг, четверг вечером. Никаких известий о французском авиаторе; отправлен на разведку миноносец».

Мы переглянулись, не произнося ни слова; несмотря на все наши предчувствия, в глубине сердца до этого момента у нас таилась еще надежда на благоприятное известие.

Печально вернулись мы в отель; Франсуа, несомненно, погиб; оставалась только надежда на мало вероятную случайность: его мог встретить и спасти какой-нибудь корабль.

Дальше нас ничто не удерживало в Лиссабоне, и мы поспешили вернуться в Париж, откуда скорее могли организовать поиски между Азорскими и Бермудскими островами.

Брессоль пошел проститься с президентом португальского клуба, а я торопливо укладывал наши чемоданы; в тот же вечер мы сели в скорый поезд.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Только через шесть дней после исчезновения Франсуа Витерба удалось добиться, чтобы французские власти начали розыски с помощью двух миноносцев, имевших базу на Антильских островах. Сандо при помощи своих связей удалось воздействовать на морского министра, чтобы добиться посылки двух судов на поиски нашего друга.

Впрочем, исчезновение Витерба вызвало много шуму в прессе, и французское общество было сильно взволновано неудачей, постигшей его смелое предприятие. Тонкое и энергичное лицо Витерба было воспроизведено на страницах всех больших газет. Последнее известие о нем было получено от грузового судна, шедшего из Гаваны; оно заметило авиатора около 35 градусов северной широты и 42 градусов западной долготы. Что стало с ним после того — осталось неизвестным. Не было получено никакого сообщения по беспроволочному телеграфу, никакой корабль не нашел никаких следов гидроплана. Оставалось предположить, что Витерб потерпел аварию во время пути, и «Икар» погиб в волнах Атлантического океана.

Как бы то ни было, надеяться было не на что. Франсуа Витерб был мертв, и его имя было вписано в длинный мартиролог пионеров Науки и Прогресса.

Глава ІV

Шел дождь. Я сидел в кресле, положив ноги на каминную решетку, и глядел в окно на небо с низко нависшими тучами; под влиянием пасмурной погоды я был настроен меланхолично и с грустью вспоминал о том, как незадолго до своего отлета, мы с Витербом мечтали о прелести дачной жизни. Лето протекло очень тоскливо; мне казалось, что солнце, сияющее над ледниками Агры, еще более разожгло мою скорбь. Мы с Брессолем отказались от прежнего проекта провести лето на побережье океана (это слишком пробуждало бы в нас тягостное воспоминание) и уединились в захолустном уголке Дофины. Прошло только четыре месяца после гибели Витерба, и скорбь наша о нем еще не успела притупиться. Недели две тому назад мы вернулись в Париж, и в тиши моего кабинета, за работой, каждое мгновение мысленно я видел того, с кем провел столько часов в интимном общении. Я еще не мог привыкнуть к мысли, что мой друг в полном расцвете своих сил погиб.

Звонок прервал нить моих мыслей и спустя минуту в мой кабинет ворвался Брессоль.

— Вот, прочти! — воскликнул он, протягивая вечернюю газету.

И он указал мне пальцем на заметку, первые слова которой, как громом, поразили меня:

НАЙДЕН ЛИ АВИАТОР ВИТЕРБ?

Телеграмма агентства Гавас, отправленная из Нью-Йорка, сообщает: миноносец «В-14» десять дней тому назад начал разыскивать в Атлантическом океане «Минотавр» — яхту господина Айреса; наши читатели не забыли, что эта яхта совершенно непостижимым образом исчезла недели три тому назад, направляясь во Францию, где она должна была забрать г-на Альварца и его семью и доставить их в Аргентину. «В-14» вернулся на место своей стоянки, не найдя никаких следов «Минотавра», но при этом на 58 градусе западной долготы и 27 градусе северной широты он наткнулся на неуправляемый никем гидроплан, на котором оказался потерявший сознание пассажир. Аппарат в точности походил на знаменитый «Икар», который, как известно, погиб около четырех месяцев тому назад при попытке перелета через Атлантический океан. Был ли найденный пассажир авиатором Витербом? Его не могли расспросить, так как он находится в состоянии крайней слабости; прибывший на свою стоянку «В-14» через пять дней прибудет в Гавр.

Остается непостижимым, каким образом авиатор Витерб, если это действительно он, мог остаться живым в течение четырех месяцев среди волн Атлантического океана.

Пробежав заметку, я взглянул на Брессоля.

— Ну, что вы об этом думаете? — спросил он.

— Это так странно, что я не решаюсь ни в какой мере ни на миг надеяться, прежде чем мы не получим более подробных сведений, а притом, может быть, это обыкновенная газетная утка.