Роберт Шекли - Старые добрые времена

Макиавелли тоже изучал Клеопатру, и то, что он видел, ему нравилось. Царица не была красавицей — лицо слишком удлиненное, нос чересчур великоват, губы излишне тонки. Афродитой ее никто не назовет. Но в ней чувствовалось нечто такое, чего были лишены самые прекрасные женщины, которых он знал: сильный ум и магнетическая привлекательность. Тело, просвечивающее сквозь шелковую голубую накидку, выглядело маленьким, гибким, полным жизни, женственным, волнующим. Лицо излучало энергию.

Вопрос — что означало ее появление здесь, среди двойников? С какой стати инженеры оживили ее? Надо срочно обсудить эту проблему с Цицероном.

Когда Макиавелли прибыл, уже наступил полдень, и Цицерон прогуливался в саду. Это был прекрасный сад, где цвело и благоухало все, что только может произрастать в Италии. Здесь даже имелся небольшой водопад. За садом находилась вилла Цицерона, прекрасная имитация настоящей римской виллы. Здесь Цицерон проводил много времени, здесь же он делал заметки единственной в своем роде, не поддающейся расшифровке скорописью.

— Приветствую вас, Цицерон, — сказал Макиавелли.

— Очень кстати, что вы появились, Никколо, — ответил Цицерон. — Присядьте, выпейте бокал фалернского.

Макиавелли сел и принял протянутый бокал. Ему нравилось бывать здесь. И не только потому, что его привлекало само это место и спокойствие, всегда царившее на вилле; ему доставляло большое удовольствие беседовать с Цицероном. Оба они были политиками, оба обладали классическим складом ума, несмотря на то, что жили в эпохах, отстоящих друг от друга на полторы тысячи лет. У Макиавелли было гораздо больше общего с Цицероном, чем с королевой Викторией или Фридрихом Великим, хотя хронологически они были ближе ему.

— У меня интересные новости, — сказал Макиавелли.

— Прекрасно. У меня тоже. Но давайте поговорим за обедом. Публий, мой повар, не любит ждать.

Во время обеда по настоянию Макиавелли Цицерон рассказал о новом городе, который он посетил вместе с Бакуниным. Макиавелли проявил вежливое удивление, но не более того. Ел Цицерон мало и за обедом выпил всего два бокала вина. Он с нетерпением дожидался сведений Макиавелли, однако разговор как-то незаметно ушел в сторону, коснувшись того, как много для них значат физические условия. О двойниках нельзя было сказать, что они обладают сенсорным аппаратом в обычном смысле этого слова. Теоретически двойники не должны были ощущать вкус, запах и прочее. Фактически же дело обстояло иначе, и это ставило в тупик ученых, их хозяев.

— Как может информация чувствовать? — удивлялись они.

Даже мудрый Цицерон не знал ответа. Возможно, это был просто самообман, порождаемый восстановленным разумом. Возможно, для того чтобы мыслить, людям необходимо ощущать свои физические связи с окружающим миром, и, поскольку таковые на самом деле отсутствовали, они непроизвольно симулировали их. В соответствии с этим предположением виртуальные двойники некогда живых людей теперь сами продуцировали виртуальные чувства. Умники-ученые считали также, что у двойников не может быть никакого секса. И снова они ошибались: сексуальные связи — или что-то очень на них похожее — возникали в Мире Двойников на всем протяжении его существования.

— Вы обсуждали эту проблему с Джоном Сикисом? — спросил Макиавелли, имея в виду нового главу компании, сконструировавшей Мир Двойников.

— Я сказал ему, что не знаю ответа на эти вопросы, — объяснил Цицерон. «Вы эксперты в этом деле, не мы. Мы — просто объекты ваших экспериментов. Подопытные кролики, так, кажется, говорят». Вот что я ему сказал.

— И что он ответил?

— Имел наглость спросить меня, какого рода сексуальные связи больше всего нравятся двойникам.

— И что вы сказали ему?

— Что это в высшей степени личный вопрос. Но он все равно не унялся. Спросил, действительно ли я получаю удовольствие. А разве кто-то стал бы этим заниматься, если бы дело обстояло иначе, ответил я ему.

— Но ведь это непохоже на настоящую сексуальную связь?

— Прошло больше двух тысяч лет с тех пор, как у меня была настоящая связь, — напомнил Цицерон. — Мои воспоминания об этом божественном наслаждении в значительной степени потускнели. Но то, что доступно нам здесь, тоже неплохо.

— Один из поэтов спустя тысячу лет после вас написал такие слова: «Могила, конечно, прекрасное и уединенное место, но никому не приходит в голову здесь целоваться».[1]

— Ну, мы можем своими глазами убедиться, что он ошибался, — возразил Цицерон. — Если это могила, то ни о какой уединенности и речи быть не может. Люди, такие же, как вы сами, могут вторгнуться к вам, когда им вздумается. Что же касается поцелуев… Ах, я все еще не утратил надежды, что Сикис возродит к жизни мою жену. — Он вздохнул. — Но скажите, Никколо, зачем вы хотели видеть меня? Какие у вас новости?

— Туллий, среди нас появилось новое лицо.

— Кто, скажите, умоляю вас?

— Полагаю, ваша знакомая. Некая Клеопатра, возлюбленная сначала Цезаря, а потом Марка Антония.

— Это интересно, — сказал Цицерон.

— Еще бы! В особенности в свете беседы, которую я не так давно имел с новым владельцем Мира Двойников, мистером Джоном Сикисом. Я так и думал, что вы заинтересуетесь.

— Продолжайте, прошу вас, — произнес Цицерон.

На самом деле беседа Макиавелли с Джоном Сикисом, главой компании, происходила довольно давно, на начальной стадии существования Мира Двойников, еще до того, как его виртуальная среда стала такой сложной и разнообразной. Потребовалось немало времени, чтобы усовершенствовать ее. Первое, на чем люди сосредоточили свои усилия, были сами двойники. Вот почему в то время существовал только эскизный вариант некоторого рода подмостков, а на них всего лишь намек на кресло, стену и окно. За окном же не было ничего, ничего, что позволяло бы хоть что-то разглядеть внутри самой машины, того самого компьютера, с помощью которого было создано все это.

В тот день Сикис задавал прелюбопытные вопросы — по мнению Макиавелли, вследствие их предыдущих встреч. Сикис, по-видимому, начал задумываться о жизни и смерти, пытался заглянуть вперед, далеко вперед — такое воздействие оказывало общение с двойниками давно умерших людей.

Сикис поинтересовался, какая женщина самая желанная с точки зрения того, чтобы провести с ней бессмертную жизнь.

— Никакая, — ответил Макиавелли. ~ Я не представляю себе женщины, с которой захотел бы провести целую вечность.

— Давайте поставим вопрос иначе. С кем вы предпочли бы провести первую часть своей бессмертной жизни?