Харлан Эллисон - Ясноглазый
Воздух вокруг Ясноглазого сделался совсем мутным, напоминая облако сгущающихся ртутных паров. И вот из этой странной туманности выкристаллизовался облик последнего из Хранителей. (Был это некий внешний образ - или сама реальность - или какое-то мозговое явление? Этого Ясноглазый толком не знал, ибо не был специально подготовленным адептом, а оказался лишь последним из своего рода - и многое из того, что знала и умела его раса, так и осталось для него загадкой.)
Хранитель же был адептом пятой ступени и, разумеется, последним из посвященных в расе Ясноглазого. Носил он пурпурно-синие одеяния - цвета и различия какого-то могущественного Дома, которые Ясноглазый распознать не сумел. Заметил только, что мантия гостя несколько укорочена по отношению к тогдашним - безмерно давним - канонам. Поднятый клобук Хранителя открывал суровое, полное мрачной скорби лицо. Чувства, разумеется, не были выражены столь откровенно, ибо все Хранители лишь исполняли свои обязанности, но Ясноглазый почему-то не сомневался, что как раз этот адепт голосовал против решения уйти. И все же именно ему выпало передать Ясноглазому наставления.
Непривычно для их расы обутый, Хранитель молча стоял в нежно-расплесканной голубизне и снежно-белой воздушности спальни Ясноглазого. Дав Ясноглазому время окончательно пробудиться ото сна, Хранитель заговорил:
- Того, что ты перед собой видишь, нет уже множество столетий. И я последний из нашей расы - не считая, разумеется, тебя. Передо мной поставили задачу и дали этот "сдвиг" моего существа. Мне предписано передать тебе, что именно от тебя потребуется. Итак, если соответствующие знамения заставят мой "сдвиг" предстать перед тобой - молю, чтобы этого никогда не случилось, - то ты должен идти в город тех, с шерстью на голове - тех, что пришли вслед за нами - тех, что унаследовали Землю - в город людей. Ты должен идти в их город, набрав мешок черепов нашей расы. Что с ними делать, ты узнаешь в свое время.
Помни, Ясноглазый, - мы уходим добровольно. Хотя кое-кто из нас - и я в том числе - не столь добровольно, как остальные. Как большинство. И все же именно такое решение представляется единственно верным. Те, что придут за нами, - Люди - получат свой шанс под звездами. Другого подарка к их дню рождения мы предложить не можем. Любой другой дар и для них, и для нас смысла не имеет. Они должны попытаться использовать предоставленный шанс поэтому мы и ушли туда, где теперь обитаешь ты. Но к тому времени, как я тебе явлюсь если это вообще случится - никого из нас уже не останется. Таков единственный путь - грустный, но неизбежный. И ты, последний из нас, проделаешь остаток пути. А теперь я кое-что тебе покажу, Хранитель поднес руки к лицу - и они, словно обретая прозрачность, засияли внутренним светом. Зримой энергией. Лицо Хранителя буквально пылало пламенем, пока он вызывал нужное Ясноглазому видение.
Наконец оно возникло из ярко-багровых силовых линий прямо в воздухе рядом с Хранителем. Видение ужаса и разрушения. Всесокрушающее пламя порождение человеческих рук - пламя немыслимого адского могущества. Словно гигантский паук, грозный в своей ужасающей силе, дьявольский огонь разрушения стирал и размывал видение... Когда оно наконец исчезло, Ясноглазый упал навзничь, до глубины души потрясенный увиденным.
- Если то, что я показал, когда-нибудь произойдет, перед тобой предстанет "сдвиг" моего существа. И если однажды ты услышишь меня, как слышишь сейчас, то иди в город с мешком черепов нашей расы. И ни в чем не сомневайся. Ибо если я явлюсь тебе, это будет значить, что все было зря - и те из нас, кто был менее чист в своих побуждениях, окажутся правы.
Мерцающее вещество - нечто, как бы врастающее само в себя, колеблющийся и словно трепещущий воздух - трепет, что сопровождал перемену, - и вдруг Хранитель исчез. Ясноглазый встал и взял из склепа черепа. А потом...
Ступни без пальцев. Мягкие ступни, поросшие мехом. Шаги звучали тихо, меховые подошвы мягко ступали по холодным чернильно-черным коридорам. Того места, что стало обиталищем Ясноглазого еще раньше, чем время сделалось чем-то более или менее реальным. Он шел сквозь тьму - прочь.
Ночная тьма была знакома Ясноглазому. Но и день был ему известен...
Истекающие кровью птицы давно улетели. Ясноглазый двигался сутки напролет - все дальше и дальше. Пришлось ему миновать край содрогавшихся гор, что подбрасывали громадные плиты и швыряли их прочь - будто эпилептики, трясущиеся и рвущие на себе одежды. Горы дрожали, раскалываясь и грохоча, - казалось, сама земля взбесилась от страшных мелодий разрушения, которых она не писала.
Попалась Ясноглазому и равнина мертвой травы засохшей, заваленной бесчисленными грудами дохлых насекомых, что сбились в кучи в месте своего последнего пристанища. Равнина мертвой травы походила теперь на выцветший гобелен с нанесенными на него крапинками груд дохлых насекомых и въедливым кисло-сладким запахом муравьиной кислоты, что висел в воздухе этой безветренной и безмолвной пустыни подобно выдоху безумного гиганта. И еще как будто еле слышные звуки рыданий..?
Наконец Ясноглазый добрался до города.
Томас туда не пошел. Извилистые струйки дыма, неустанно карабкавшиеся в черное небо. Страшный треск ломающегося железа. Грохот рушащейся на пустынные улицы каменной кладки. И смрад склепа. Нет, Томас туда не пошел.
Но Ясноглазый должен был идти. Туда - в эпицентр всемирной катастрофы. Туда, откуда все и пошло.
Повсюду валялись трупы, упирая молочно-белые глаза в то будущее, что никогда не придет. И каждый мертвец беззвучно вопрошал: за что? Ясноглазый брел, ощущая внутри себя нарастающую пульсацию хаоса. Вот. Вот к чему все пришло.
Вот ради чего ушла вся его раса. Ради того, чтобы эти, с шерстью на голове, назвавшиеся Людьми, смогли править Землей. Какой же жалкой оставили они эту Землю! Какой жалкой! Какой дохлой и грязной! Вот и конец их мира гибель. Прах и смерть.
Дальше по улице - женщина - даже мертвая молит о снисхождении.
Дальше - где прежде был парк - старик - нелепо скорчился в безуспешной попытке спастись.
Дальше - мимо городских строений. Фасады сорваны так, будто их начисто соскребли ногтями. Отовсюду торчат обугленные, пятнистые ручонки детей. Крохотные ладошки.
Дальше - к другому месту. Нисколько не похожему на то, откуда Ясноглазый пришел. К месту его последнего назначения. Никаких особых примет. Просто к некоему месту. Этого было вполне достаточно.
И вот тогда - там - Ясноглазый рухнул на колени и зарыдал. Слез этих никто не видел с тех пор, как люди вышли из пещер. Слез этих не знал и сам Ясноглазый. Он рыдал- Оплакивал уже ставшие призраками существа с шерстью на голове - оплакивал людей. Оплакивал человечество. Каждого человека. И все человечество, что так нелепо и безвозвратно покончило с собой. Стоя на коленях, Ясноглазый скорбел о тех, что жили здесь - и навсегда ушли, оставив его наедине с ночьюНаедине с безмолвием и вечностью- Один на один с грядущим. И плач его звучал музыкой, которую уже некому было услышать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});