Айзек Азимов - Жизненное пространство

Тщательно выверяя каждое движение, он стал подниматься по каменистому склону горы. На вершине он бы сумел выбрать нужное место.

Мишнофф поднялся на вершину, пыхтя и страдая от мучительной липкой жары, и обнаружил, что ему не придется что-либо выбирать.

Его сердце колотилось так громко, что когда он крикнул в радиомикрофон, то едва расслышал свой голос:

— Эй, Чинг, здесь вовсю идет какое-то строительство!

— Что? — ударил по барабанным перепонкам вернувшийся изумленный возглас, полный смятения.

Ошибки не было. Разравнивалась земля. Работали механизмы. Взрывались скалы.

— Ведутся взрывные работы! — вскричал Мишнофф. — Отсюда и шум.

— Но это невозможно! — закричал в ответ Чинг. — Компьютер никогда бы не выбрал дважды одну и ту же вероятностную модель. Он бы не смог.

— Ты не понимаешь… — начал Мишнофф.

Но Чинг следовал фарватером лишь собственных мыслей:

— Давай закругляйся там, Мишнофф. Я иду к тебе.

— Нет, черт возьми! Оставайся там! — встревоженно закричал Мишнофф. — Держи со мной связь по радио и, бога ради, будь готов срочно вернуться на собственно Землю, как только я скажу.

— Почему? — спросил Чинг. — Что происходит?

— Пока не знаю, — признался Мишнофф. — Предоставь мне возможность выяснить это.

К своему удивлению, он заметил, что зубы его стучат.

Шепотом посылая проклятия по адресу компьютера, вероятностных моделей и ненасытной потребности триллиона человеческих существ в жизненном пространстве, размножающихся словно на дрожжах, Мишнофф поскользнулся и покатился вниз по противоположному склону. Перестук сорвавшихся следом камешков создавал своеобразное эхо.

Навстречу ему вышел человек, одетый в газонепроницаемый скафандр, который хотя во многом и отличался от скафандра Мишноффа, но явно предназначался для той же цели — обеспечивать легкие кислородом.

— Постой, Чинг, — напряженно выдохнул в микрофон Мишнофф. — Ко мне направляется какой-то человек. Держи связь. — Мишнофф почувствовал, как утихает бешеный стук его сердца, а мехи легких начинают работать в более спокойном ритме.

Оба смотрели друг на друга. Стоявший напротив человек был светловолос. Удивление, написанное на грубоватом лице, было слишком велико, чтобы счесть его за притворство.

— Wer sind Sie? (Кто вы?) — спросил тот резким голосом. — Was machen Sie hier? (Что вы здесь делаете?)

Мишнофф стоял словно громом пораженный. Когда он еще собирался стать археологом, то целых два года изучал древний немецкий язык, и поэтому сейчас легко уловил смысл сказанного, хотя произношение было не таким, какому его учили. Незнакомец интересовался его личностью и его здешними делами.

Ошеломленный, Мишнофф с трудом выговорил: «Sprechen Sie Deutsch?» (Говорите ли вы по-немецки?) и тут же ему пришлось шепотом успокаивать Чинга, чей взволнованный голос, сотрясая наушники, требовал разъяснить всю эту тарабарщину.

Германоязычный, не ответив на вопрос прямо, повторил:

— Wer sind Sie? (Кто вы?) — и нетерпеливо добавил: — Hier ist fur ein verruckten Spass keine Zeit. (Здесь не время для всяких дурацких шуток)

Мишнофф тоже был не расположен к шуткам, особенно глупым, но продолжал:

— Sprechen Sie Planetisch? (Говорите ли вы по-планетянски?)

Он не знал, как сказать по-немецки «литературный планетарный язык», поэтому был вынужден прибегнуть к приблизительному переводу. Ему на ум пришла запоздалая мысль, что следовало бы, наверное, назвать этот язык прямо по-английски.

Незнакомец смотрел на него округлившимися глазами:

— Sind Sie wahnsinnig? (Вы — сумасшедший?)

Мишнофф уже почти согласился было с этим определением, но в робкой попытке самозащиты произнес:

— Я не сумасшедший, черт возьми. Я хочу сказать: Auf der Erde woher Sie gekom… (На эту Землю откуда вы при…)

Знания немецкого явно не хватало, и он сдался. Но мысль, которая недавно пришла ему в голову и не давала ему покоя, продолжала мучить его. Ему было просто необходимо найти какой-то способ, чтобы проверить свою догадку.

— Welches Jahr ist es jetzt? (Какой сейчас год?)

Незнакомец уже интересовался состоянием его психического здоровья и теперь, когда ему задали вопрос о годе, наверняка убедится в явном нездоровье пришельца. Но это был единственный вопрос, на который Мишноффу хватило его немецкого.

Его собеседник пробормотал какую-то фразу, подозрительно смахивающую на крепкое немецкое ругательство, а затем довольно внятно произнес:

— Es ist doch zwei tausend drei hundert vier-und-sechzig, und warum… (Разумеется, две тысячи триста шестьдесят четвертый год, но почему…)

За этим последовал стремительный поток немецких фраз, из которых Мишнофф не смог понять ни единой. Но ему было достаточно и того, что он услышал.

Если он правильно перевел с немецкого, то незнакомец упомянул 2364 год, который остался в прошлом почти две тысячи лет тому назад. Как такое могло произойти?

— Zwei tausend drei hundert vier-und-sechzig? (Две тысячи триста шестьдесят четвертый?) — глухо переспросил он.

— Ja, ja, (Да, да.) — саркастически ответили ему. — Zwei tausend drei hundert vier-und-sechzig. Der ganze Jahr lang ist es so gewesen. (Две тысячи триста шестьдесят четвертый. И так было целый год)

Мишнофф пожал плечами. Утверждение, что так было весь год подряд, вовсе не показалось ему смешной остротой даже на немецком, а уж о переводе и говорить нечего. Он погрузился в размышления.

Германоязычный продолжал говорить, и в его голосе усиливались иронические нотки:

— Zwei tausend drei humdert vier-und-sechzig nach Hitler. Hilft das Ihnen vielleicht? Nach Hitler (Две тысячи триста шестьдесят четвертый год гитлеровской эры. Быть может, это вам поможет? Гитлеровской эры!)

— Еще как поможет! — радостно вскрикнул Мишнофф. — Es hilft! Horen Sie, bitte… (Помогает! Послушайте, пожалуйста…) — Он продолжал говорить на ломаном немецком, вкрапляя в него обрывки планетарного: — Бога ради, um Gottes willen… (Ради бога…)

Если отсчитать 2364 года от Гитлера, все равно получался другой год.

Безнадежно путаясь, он мучительно складывал немецкие слова, пытаясь объясниться.

Нахмурясь, незнакомец задумался. Он машинально поднес к подбородку руку в перчатке, чтобы по привычке погладить его или сделать похожий жест, но, наткнувшись на прозрачное стекло шлема, закрывавшее лицо, так же машинально опустил ее.

— Ich heiss George Fallenby (Меня зовут Георг Фалленби), — сказал он внезапно.

Имя, как показалось Мишноффу, было англосаксонского происхождения — даже несмотря на то что незнакомец своим произношением сильно изменил его, придав ему вид тевтонского имени.

— Guten Tag, (Добрый день.) — неловко поздоровался Мишнофф. — Ich heiss Alec Mishnoff (Меня зовут Алек Мишнофф). — Только сейчас ему вдруг открылось, что его собственное имя — славянского происхождения.