Олег Алексеев - Крепость Александра Невского

Далее следовала почти стершаяся запись, и я присел с тетрадью к окну. Вскоре я прочел:

«Из крепости, сквозь западную стену Средней башни ведет полузасыпанный землей проход…»

Больше никаких записей в тетради не было…

— Только за этим и приехал? — спросила Проса, когда, просмотрев бумаги, я собрался на вечерний автобус. — Крутодел.

Я рассказал про областной словарь, попросил хозяйку помочь.

— Приезжала тут одна дамочка, все расспрашивала. Слово скажу — пером зачуфыкает. Бывалошние слова выспрашивала… Как старики говорили. Теперь, скажем, ягненочек, а раньше говорили — баранец… Костя дом ставил, коловорот принес. Прежде такого слова не было — свердел, по старинушке бурав, буравец… В деревне верткий мужик был в войну, Буравцом и прозвали.

Я спросил Просу, помнит ли она наговоры, присловья.

— Помню одно. В крещенье снег на росстани пололи, гадали. Гадаем да припеваем:

Полю, полю, белый снег,Где залает бурый псек…

Проса вдруг замолчала, закрыла лицо ладонью.

— Что-то хотела тебе сказать нужное, а забыла… Нет, даже и не припомнить…

3

Вечерний автобус был пуст. Кроме меня, пассажиров не оказалось, и шофер погнал машину на высокой скорости.

Въехали в лес. Громадные темные ели подступали к самой дороге, нависали над ней, грозно темнели. Я вспомнил отцовские записи, бурю, каменную крепость и вдруг увидел себя на крутой крепостной стене. Я был не взрослым воином, а совсем маленьким мальчуганом, таким, как в Отечественную войну…

Я узнал, что в древние времена в трудный час становились на защиту крепостей женщины и дети. На счету был каждый воин, каждое копье. В отцовских записях была выписка из писцовой книги семнадцатого века: «Подьячий Данилка Исаков, в бою у него пищаль птичья да топорок… Пономарей и звонарей 5 человек, бою у них по копью…» Даже священнослужители не могли уклониться от выполнения воинского долга. Птичья же пищаль — охотничье ружье того времени.

Я легко представил себя мальчуганом Смутного времени.

На мне были домотканые порты и рубаха, на ногах — крепкие босовики плетенные из лыка лапти е голенищами. Рубаху перехватывал крученый льняной пояс с кистями, за пояс был заткнут игрушечный деревянный меч. Я стоял на крепостной стене и смотрел в воду. В воде отражались облака, белела крепостная стена. На стене вниз головой стоял я сам — щекастый, белоголовый, с длинными, как у журавля, йогами. Из-за длинных ног мальчишки прозвали меня Жоровом. Снизу меня окликнули, и я увидел возле стены своего товарища Ждана. Через минуту он был наверху.

Отец Ждана командовал «десяткой», с советом его считался даже воевода. Ждан подражал отцу, старался выглядеть гордым и суровым…

Одет Ждан был совсем не так, как я: на голове кожаная, отороченная мехом шапка, куртка и штаны тоже кожаные, сапожки вышиты красными шерстяными нитками. За широкий пояс Ждана был заткнут коротенький, похожий на крест кованый кинжальчик. На клинке Ждан выцарапал писалом свое имя.

Мы учились вместе со Жданом, дружили, не расставались с утра до вечера. Отец Ждана брал нас на охоту, мы по очереди носили и заряжали тяжелую пищаль, влет били по диким уткам. Ждан был сильнее меня, ходил и бегал быстрее, стрелял метче, но в драках с посадскими мальчишками он робел, если не было рядом меня. Ждан знал, что я не побегу со страха, мы становились спина к спине и легко отбивались… Ждан любил писать и рисовать. Писало у него было костяное, с резной головкой барса наверху. Весь стол моего друга был завален белыми полосами бересты. Ждан писал буквы, рисовал пушки и мушкеты…

В 1615-м под Порхов подошли войска шведского короля Густава-Адольфа. Это было самое суровое испытание ее защитникам. Вместе со всеми встретили это испытание и мальчишки крепости Порхов…

Шведы пришли от Новгорода. Пешее войско двигалось берегом реки, пушки и припасы везли в ладьях по Шелони.

Весть о том, что идут враги, привез гонец на узком челне, выдолбленном из старой лесины. Гонец рассказал, откуда идут враги и как велика их сила. О том, что враги идут, знал весь край: на холмах горели костры, в небо поднимались столбы дыма.

Мы со Жданом были на крепостной стене. Нас никто не гнал: защитником крепости считали каждого, кто мог подняться на стену, держать в руках оружие. На стене отец Ждана что-то объяснял пушкарям, приказывал; лицо его было хмурым.

Мой отец возился возле пушки, ему помогали мать и старшая сестра, одетые в мужскую одежду. Младшая сестра осталась с бабкой в деревне…

Со стены было видно на несколько верст. Когда показались ладьи, в крепости грохнули пушки. В полдень швеям ворвались в пролом. Кованые их шлемы катились сорвавшейся с горы лавиной…

На стене стонали раненые, кто еще мог стрелять — бил по врагу. Выстрелив в последний раз, отец Ждана бросил мушкет вниз, в реку. Пушкари подорвали пушку, и на головы шведов посыпались тяжелые медные обломки. Со страшным грохотом взорвался пороховой погреб, горой поднялась земля, заклубилась туча горячего дыма…

Ждан, как и отец, швырнул мушкет, заплакал черными от сажи слезами.

Шведы были уже на стене. От пороховой гари лица их стали черными и страшными. Градоемцы палили в упор в тех, кто был с оружием, раненых и безоружных, крича, сбрасывали со стены…

Я зарядил пищаль, выстрелил, прыгнул вниз. Грохнуло в круглой башне. Защитники ее, видимо, успели уйти в подземный ход, а выход взорвали, и его завалило… Всем остальным уходить было некуда. Защитница-крепость стала вдруг огромным каменным мешком. Шведы перекрыли выходы и вылазы, заняли галереи и лазы… Захватчики врывались в дома, выгоняли людей, хватали и волокли к стене девушек.

Дико закричала сестра Ждана. Отец Ждана, раненный в бок и в ногу, привстал, вырвал из-за паеухи пистоль, выстрелил. Подбитый швед по-заячьи заорал.

Канонира убили в упор — сразу тремя выстрелами. Ждан хотел вытащить свой кинжальчик, ко я успел обхватить его, крепко прижал к земле.

Одна из девушек вырвала у ехватзтвшего ее гзведа тяжелый нож, ударила насильника в грудь и тут же накололась…

Другая взбежала на стену, бросилась со стены на кашш…

Шведы выкатили бочку браги, вышибли дно… Брагу пили шлемами, крича, хохоча…

На берегу реки запылали дубы. От старых людей я знал обычаи шведов: приходить по воде, нападать сильно и решительно и пировать потом среди горящих дубов…

Горели дубы, горели подожженные дома посада: от огал река стала красной, словно текла не вода, а пролйт. зя кровь,.

В себя я пришел лишь в темнице — в каменном подвале угловой башни. Подвал был битком набит пленными. Сидели так тесно, что можно было спать сидя. Шведы закрыли железную дверь, стало темно и душно.,.