Клиффорд Саймак - Дурной пример

- Но прежде всего, - сказал банкир, - мы переселим вас из этой халупы.

- Из этой халупы? - переспросил Тобиас, уже испугавшись не на шутку. - Мистер Фробишер, так это ж мой дом!

- Нет, уже не ваш, баста! - взвизгнула миссис Хэлворсен. - Теперь мы непременно предоставим вам возможность исправиться. Такого шанса вам еще в жизни не выпадало. Мы намерены обратиться в АОБА.

- АОБА? - в отчаянии повторил за ней Тобиас.

- Анонимное общество по борьбе с алкоголизмом, - чопорно пояснила супруга пастора. - Оно поможет вам излечиться от пьянства.

- А что, если Тоуб вовсе не хочет стать трезвенником? - предположил редактор.

Миссис Хэлворсен раздраженно скрипнула зубами.

- Он хочет, - заявила она. - Нет человека, который бы...

- Да будет вам, - вмешался Герман. - Не все сразу. Мы обсудим это с Тоубом завтра.

- Ага, - обрадовался Тобиас и потянул на себя дверь, - отложим наш разговор до завтра.

- Э, нет, так не годится, - сказал Герман. - Вы сейчас пойдете со мной. Жена ждет вас к ужину, для вас приготовлена комната, и, пока все не уладится, вы поживете у нас.

- Чего ж тут особенно улаживать? - запротестовал Тобиас.

- Как это чего? - возмутилась миссис Хэлворсен. - Наш город палец о палец не ударил, чтобы хоть как-нибудь вам помочь. Мы всегда держались в сторонке, спокойно наблюдая, как вы чуть ли не на четвереньках тащились мимо. А это очень дурно. Я серьезно поговорю с мистером Хэлворсеном.

Банкир дружески обнял Тобиаса за плечи.

- Пойдемте, Тоуб, - сказал он. - Мы у вас в неоплатном долгу и сделаем для вас все, что в наших силах.

Он лежал на кровати, застеленной белоснежной хрустящей простыней, и такой же простыней был укрыт, а когда все уснули, он вынужден был тайком пробраться в уборную и спустил в унитаз пищу, которую его заставили съесть за ужином.

Не нужны ему белоснежные простыни. Ему вообще не нужна кровать. В его развалюхе, правда, стояла кровать, но только для отвода глаз. А здесь лежи среди белых простынь, да еще Герман заставил его принять ванну, что, между прочим, было для него весьма кстати, но как же он из-за этого разволновался!

"Жизнь изгажена, - думал Тобиас. - Работа спущена в канализационную трубу". Он все испортил, испортил, как последний ублюдок. И теперь он уже не отправится с горсткой отважных осваивать новую планету; даже тогда, когда он окончательно развяжется со своей нынешней работой, у него не будет шансов на что-либо действительно стоящее. Ему поручат еще одну занюханную работенку, он будет вкалывать еще двадцать лет и, возможно, снова напортачит - уж если есть в тебе слабинка, от нее никуда не денешься.

Но у него еще оставалась одна надежда, и чем больше он думал, тем радужней смотрел на будущее и несколько воспрянул духом.

Еще можно все переиграть, говорил он себе, нужно только снова надраться до чертиков. И тогда он так разгуляется, что его подвиги войдут в историю городка. В его власти непоправимо опозорить себя. Он может всем этим достойным людям с их добрыми намерениями отпустить такую звонкую оплеуху, что покажется им во сто крат отвратительней, чем прежде.

Он лежал и мысленно рисовал себе, как это будет выглядеть. Идея была отличная, и он обязательно претворит ее в жизнь... но, пожалуй, есть смысл заняться этим немного погодя.

Его дебош произведет большее впечатление, если он слегка повременит, этак с недельку будет разыгрывать из себя тихоню. Тогда его грехопадение ударит их хлеще. Пусть-ка понежатся в лучах собственной добродетели, вкусят высшую радость, считая, что вытащили его из грязи и наставили на путь истинный; пусть окрепнет их надежда - и вот тогда-то он, издевательски хохоча, пьяный в дым, спотыкаясь потащится обратно в свою лачугу над болотом.

И все уладится. Он снова включится в работу, и пользы от него будет даже больше, чем до этого происшествия.

Через одну-две недели. А может и позже...

И вдруг он словно прозрел: его поразила одна мысль. Он попытался прогнать ее, но она, четкая и ясная, не уходила.

Он понял, что лжет самому себе.

Он не хотел опять стать таким, каким был до сегодняшнего вечера. С ним же случилось именно то, о чем он мечтал, признался он себе. Он давно мечтал завоевать уважение своих сограждан и расположить их к себе.

После ужина Герман завел разговор о том, что ему, Тобиасу, необходимо устроиться на какую-нибудь постоянную работу, заняться честным трудом. И сейчас, лежа в постели, он понял, как истосковался по такой работе, как жаждет стать скромным уважаемым гражданином Милвилла.

Какая ирония судьбы, подумал он выходит, что провал работы был его заветной мечтой, а теперь, когда эта мечта осуществилась, он все равно остается в проигрыше.

Будь он человеком, он бы заплакал.

Но плакать он не умел. Напрягшись всем телом, он лежал среди белоснежных накрахмаленных простынь, а в окно лился белоснежный и словно тоже подкрахмаленный лунный свет.

Первый раз в жизни он испытывал потребность в дружеской поддержке.

Было лишь одно место, куда он мог обратиться - но только в самом крайнем случае.

Почти бесшумно Тобиас натянул на себя одежду, выскользнул из двери и на цыпочках спустился по лестнице.

Пройдя обычным шагом квартал, он решил, что теперь уже можно не осторожничать, и помчался во весь дух, гонимый страхом, который летел за ним по пятам, точно обезумевший всадник.

Завтра матч, тот самый решающий матч, в котором покажет класс игры спасенный им Рэнди Фробишер, и, должно быть, Энди Донновэн работает сегодня допоздна, чтобы освободить себе завтрашний день и пойти на стадион.

"Интересно, который сейчас час?" - подумал Тобиас, и у него мелькнуло, что, верно, уже очень поздно. Но Энди наверняка еще возится с уборкой - не может быть, чтобы он ушел.

Оказавшись у цели, Тобиас взбежал по извилистой дорожке к темному, с расплывчатыми очертаниями кубу школьного здания. Ему вдруг пришло в голову, что он опоздал, и он почувствовал внезапную слабость.

Но в этот миг он заметил свет в одном из окон полуподвала в окне кладовой, и понял, что все в порядке.

Дверь была заперта, и он забарабанил по ней кулаком, потом, немного подождав, постучал еще раз.

Наконец он услышал, как кто-то, шаркая подошвами, медленно поднимается по лестнице, а спустя одну-две минуты за дверным стеклом замаячила колеблющаяся тень.

Раздался звон перебираемых ключей, щелкнул замок, и дверь открылась.

Чья-то рука быстро втащила его в дом. Дверь, за ним захлопнулась.

- Тоуб! - воскликнул Энди Донновэн. - Как хорошо, что ты пришел.

- Энди, я такого натворил!..

- Знаю - прервал его Энди. - Мне уже все известно.

Я не мог допустить, чтобы они погибли. Я не мог оставить их без помощи. Это было бы не по-человечески.