Мариэтта Чудакова - Мирные досуги инспектора Крафта

Лестер вздохнул. Господи Боже, в жарком климате. Высунулась верблюжья морда, поросшая желтой шерстью, и обидно засмеялась. «Гос-поди! В Африку собрался!» — сказала морда знакомым голосом.

— Ну вот, а за здоровье здорового человека мы можем ручаться. Мы локализуем все происходящие с вами изменения — ограничиваем их областью чисто ситуативной. Мы меняем вашу жизненную ситуацию, вот и все. При известном огрублении, можно сказать, что вы получаете новое пространственное положение в той же самой временной точке. Заснув у нас в лаборатории вечером 12 июля, вы проснетесь или, вернее, очнетесь, где-то в другом месте утром 13 июля этого же года, ни днем позже, ни даже днем раньше. Эту последнюю задачу мы решили только полгода назад — уберечь человека от встречного потока времени было труднее всего.

Лестер слушал, а в ушах его звучал голос инспектора Крафта, ближайшего друга. Раз-говор этот шел несколько дней назад, когда Лестер получил предложение от лаборатории Винклера и сразу подумал, что если это правда, то это действительно для него.

Единственный человек, с которым он обсудил свою идею, был Крафт.

— Я не собираюсь тебя отговаривать, — говорил Крафт, и то ли голос его правда дрожал, то ли Лестеру в его взвинченном состоянии это казалось.

Крафт был человеком действия — и по профессии, и по складу личности. По долгу службы ему приходилось добрую сотню раз вмешиваться в ситуацию, когда вмешательство грозило ему гибелью. Совсем не по службе он вмешивался десятки раз в безнадежные, казалось, ситуации, и в двух третях случаев ему удавалось поправить дело.

И вот он сидел напротив своего любимого друга в том баре, в процветании которого они с ним за семнадцать лет, полагал Крафт не без оснований, деятельно участвовали, и не только по выходным дням, и говорил, что не будет вмешиваться в решение Лестером своей судьбы. Он только знал, что, если решение состоится, он больше никогда не переступит порога этого бара.

— Да, не собираюсь, потому что я убежден, что в подобных случаях — хотя не буду лгать, ни о чем подобном я до сих пор не слышал, — ну, скажем, в ситуациях, резко меняющих жизнь, тот, кто решает, тот уже решил. Естественно, я не собираюсь ныть насчет своей личной потери. Я прошу тебя только как человек, пять лет изучавший право, — ты просто обязан предусмотреть сохранение твоих главных, не отчуждаемых прав.

Сейчас Винклер, не дожидаясь вопросов предполагаемого клиента, говорил именно об этом.

— Так вот, вы проснетесь, конечно, не в зубах крокодила и, разумеется, не под могильным холмом. Это тоже входит в наши гарантии. Словом, вам сохраняется в неприкосновенности тот же самый запас биологических возможностей, который вы имеете в настоящий момент. Иначе говоря, вы будете свободны от всякой непосредственной угрозы вашей жизни и здоровью. Легко заметить, что тем самым существенно уменьшается количество гипотетических пространственных перемещений: вы не можете оказаться ни в слишком плохих климатических условиях, ни даже в странах с тоталитарным режимом, где резкое ограничение свободы личности в конечном счете может повлиять как на здоровье, так и на продолжительность вашей жизни. Но и в этом случае количество возможностей остается практически бесконечным. В то же время я еще раз хочу повторить, что мы не можем уберечь вас от случайной смерти даже на другой день после фатумизации — если эта смерть была запланирована, так сказать, Господом Богом. Меняя ситуацию, мы не в силах изменить фатум в его самом общем смысле.

Лестер кивнул. Они уже несколько раз прошли бульвар из конца в конец. Постылый город глазел на него со всех сторон и казался, может быть, более годным для жизни, чем выглядел он сегодня днем, когда углы домов грубо преграждали ему дорогу, а бесчисленные машины, гремя кузовами, казалось, навсегда отрезали возможность когда-либо оказаться на нужной стороне улицы. Вместе с тем в сознании его всплывали постепенно всевозможные картинки из школьных хрестоматий и кадры документальных фильмов — лианы, свисающие прямо над головой, какие-то цветы дикой раскраски, небо нездешней синевы, черная лоснящаяся спина бредущего по воде животного и уходящий в головокружительную высоту голый ствол гигантского дерева. Знакомый озноб начал пробирать его вдоль всего позвоночника, и вот уже северное сияние встало над головой, и сам он стоял на палубе гигантского корабля, а рядом стояли суровые люди, которым легко и весело было доверить свою жизнь. И ни с чем не сравнимое чувство общего, со многими людьми разделяемого усилия, направленного к простой и абсолютно несомненной в своей значительности цели, с силой охватило его.

— Подождите соглашаться, — сказал Винклер, взглянув на него. — Мы, правда, не можем ждать слишком долго, но два дня я могу вам дать. Не торопитесь, соберитесь с мыслями. Завтра утром вы должны прийти на обследование. Мы задержим вас на полчаса. Это ни к чему не обязывает. Если через два дня Вы откажетесь, то полученные результаты все равно будут нам полезны для следующих экспериментов.

— А если я откажусь — мне скажут об этих результатах? — тихо спросил Лестер.

— Нет, это невозможно. Видите ли, все это, в общем-то, будет выражено в специальных терминах — на языке нашей аппаратуры. Если же начать огрубленно переводить это на практический язык, то чисто вспомогательные данные примут ложно очевидную форму выводов, и дальнейшая жизнь человека может оказаться на долгие годы отравленной сознанием того, что в такой-то день и такой-то час его жизнь пошла по «дурной» ветви, и что если бы он, например, не остановился поболтать с приятелем прежде, чем подойти к киоску за газетой, то оказалась бы осуществленная иная, «положительная» ветвь развития. Таково обывательское и, повторяю, ложное истолкование нашей теории. Адекватное же ее изложение, к сожалению, недоступно для неспециалиста. Все, что мы можем ему предложить, — это практическое осуществление другой ветви — одной из бесчисленного их множества. При этом, как я уже объяснял, за вычетом некоторых исключительных положений мы не в силах управлять выбором этой ветви. Я не могу обещать, что вам будет лучше, чем сейчас. Ничего не известно. Это еще одна жизнь — и только. Какая она — ни вы, ни я не знаем. Это та жизнь, которая была бы вашей жизнью, если бы…

— Если бы я не остановился поболтать с приятелем?.. — хмуро улыбнулся Лестер.

— Вот видите, — удовлетворенно сказал Винклер. — Вас огорчает даже сама мысль о существовании точки ветвления. Это еще раз подтверждает мою мысль. По-видимому, бытовая интерпретация нашего открытия противна самой природе человека — так же, например, как точное знание дня своей смерти. Итак, у вас есть два дня. А завтра в девять утра приходите в институт, я вас встречу.