Стивен Кинг - Пляж

(дюны, черт бы их побрал, ДЮНЫ)

Глядели неотступно, немигающе. И только тут Шапиро заметил самое скверное. Самое страшное, что только могло случиться. Он увидел, что лицо Рэнда превращается в дюну. Светлые борода и волосы — они затянули уже почти все лицо…

— Ты, — сказал Шапиро, — скоро умрешь. Если не укроешься в корабле и не напьешься, то скоро умрешь, понял?

Рэнд не ответил.

— Что ты торчишь тут? Чего тебе надо? В ответ — ни звука. Лишь слабый шелест ветра и тишина. Шапиро заметил, что складки кожи на шее Рэнда забиты песком.

— Я одного хочу, — произнес вдруг Рэнд еле слышным, точно шелест ветра, шепотом. — Мне нужна моя запись концерта «Парней с пляжа». Она у меня в каюте…

— Чтоб тебя!.. — взорвался Шапиро. — У меня совсем другие заботы на уме! Я жду и надеюсь, что прежде, чем ты окочуришься, за нами прилетит корабль. Хочу увидеть, как ты будешь орать и отбиваться, когда они поволокут тебя с этого твоего драгоценного гребаного пляжа! Хочу увидеть, что будет дальше!

— А пляж, я смотрю, и тебя достал, — заметил Рэнд. Голос казался каким-то пустым и отдавал слабым звоном — так в октябре звенит ветер в расколотой, оставшейся на поле после сбора урожая тыкве. — Ты послушай, Билл. Послушай волну…

Рэнд слегка склонил голову набок и прислушался. В полуоткрытом рту виднелся язык. Он походил на сморщенную, высохшую губку.

Шапиро тоже прислушался. И действительно что-то услышал.

Он услышал дюны. Они пели. Пели полуденную песню воскресного пляжа колыбельную, призывавшую вздремнуть. Заснуть и не видеть снов, спать долго-долго… Ни о чем не думать. И еще — крик чаек. Еле слышный шорох песчинок. Движение дюн. Да, он их услышал, дюны. Услышал и почувствовал — они так и тянут к себе.

— Ну вот, ты тоже слышишь… — сказал Рэнд.

Шапиро засунул в ноздрю сразу два пальца и начал ковырять — до тех пор, пока из носа не потекла кровь. Затем закрыл глаза. Сознание постепенно возвращалось. Сердце колотилось как бешеное.

Я почти как Рэнд… Господи… они почти достали меня!

Он открыл глаза и увидел, что Рэнд превратился в коническую раковину. Такую одинокую на длинном пустом пляже, впитывающую в себя все звуки — шепот погребенного под песками моря, шелест дюн, дюн и дюн… О нет, не надо, простонал про себя Шапиро.

Надо, надо… Слушай волну… шепнули в ответ дюны.

И вопреки собственной воле Шапиро снова прислушался.

Затем всякая воля просто перестала существовать.

Он подумал: будет лучше слышно, если я присяду.

И сел рядом с Рэндом, скрестив ноги, точно индийский йог, и вслушался.

И услышал, как поют «Парни с пляжа». Они пели о том, что им весело, весело, весело! Пели о том, что девчонки на пляже всегда под рукой. И еще он услышал…

…гулкое посвистывание ветра — не в ухе, а где-то во впадине между правым и левым полушариями мозга, — услышал, как он поет в темноте, соединяющей, точно узенький хрупкий мостик, то, что осталось от его сознания, с вечностью. Он уже не чувствовал больше ни голода, ни жажды, ни жары, ни страха. Он слышал лишь этот голос, поющий в бесконечной пустоте. И тут появился корабль.

Он устремился вниз, дугой прочертив небо слева направо и оставив за собой длинный клубящийся оранжевый след. Гром сотряс все вокруг, несколько дюн обрушились, словно пробитые пулей мозги. От этого грохота у Билли Шапиро едва не лопнула голова, его затрясло и резко швырнуло на песок. Но он почти тотчас же вскочил на ноги. — Корабль! — заорал он. — Провалиться мне на этом месте… Господи ты Боже!.. Корабль! КОРАБЛЬ!

Это был грузовой орбитальный корабль, грязный и изрядно поизносившийся за пять сотен или пять тысяч — лет непрерывной эксплуатации. Он скользнул по небу, выпрямился, принял вертикальное положение и начал снижаться. Капитан продул сопла ракетных двигателей, и песок под ними сплавился и превратился в черное стекло. Шапиро восторженно приветствовал этот первый раунд, проигранный песком.

Рэнд дико озирался, словно человек, которого пробудили от глубокого сна.

— Скажи им, пусть убираются. Билли…

— Ты ничего не понимаешь! — Шапиро прыгал вокруг, радостно потрясая кулаками. — Теперь ты у меня снова будешь в порядке и…

И он бросился бежать к кораблю длинными скачками, словно удирающий от пожара кенгуру. Песок цеплялся за ступни, не хотел отпускать. Шапиро бешено пнул его носком ботинка. Вот тебе! Имел я тебя в гробу, песок! Меня в Хэнсонвилле ждет милая. А у тебя никогда, не будет милой, песок. У твоего пляжа просто не стоит, да!

Стальные двери на корпусе раздвинулись, в проем, словно язык изо рта, вывалился трап. По нему спустились три робота. За ними — мужчина, и самым последним — парень с гусеницами вместо ног. Должно быть, капитан. Во всяком случае, на голове у него красовался берет с символом клана.

Один из роботов сунул к носу Шапиро палочку-анализатор. Тот отмахнулся, рухнул на колени перед капитаном и обнял гусеницы, которые заменяли капитану ноги.

— Дюны… Рэнд… без воды… пока жив… пески его загипнотизировали… безумный мир… Господи, какое счастье! Слава Богу!..

Вокруг Шапиро обвилось стальное щупальце и резко, со страшной силой, отбросило его от капитана. Сухой песок запел под ним скрипучим насмешливым голосом.

— О'кей, — сказал капитан. — Бей am ши! Мне, мне! Госди!..

Робот отпустил Шапиро и отошел, что-то сердито стрекоча под нос.

— Надо же! Проделать такой путь ради каких-то гребаных федов! — с горечью и раздражением воскликнул капитан.

Шапиро разрыдался. Ему было больно. Боль отдавалась не только в голове, но и в печени.

— Дад! Авай! Госди! Воды ему, Госди! Мужчина, закованный в свинцовый костюм, швырнул Шапиро бутыль с ниппелем, предназначенную для условий низкой гравитации. Шапиро приник к пластиковой соломинке и начал жадно сосать, проливая прохладную кристально чистую воду на подбородок и грудь, на выгоревшую под солнцем тунику, по которой тут же начали расплываться темные пятна. Пил, задыхаясь, захлебываясь, потом его вырвало, потом он снова приник к бутылке.

Дад с капитаном не сводили с него глаз. Роботы стрекотали.

Наконец Шапиро отер губы и сел. Он чувствовал слабость и одновременно полное счастье.

— Ты Шапиро? — спросил капитан. Шапиро кивнул.

— Член клана?

— Нет.

— Номер «Эй-Эс-Эн»?

— Двадцать девять.

— Команда?

— Трое. Один погиб. Другой, Рэнд… вон там.

— Он, избегая смотреть, махнул рукой в ту сторону, где стоял Рэнд.

Лицо у капитана оставалось бесстрастным. У Дада — напротив.

— Этот пляж его доконал, — сказал Шапиро, отвечая на безмолвный вопрос в глазах мужчин. — Может… шок. Словно загипнотизировали его. Все время талдычит о «Парнях с пляжа», это ансамбль такой, но не важно… вы все равно не знаете. Не ест, не пьет. Одно слово — совсем плохой.