Игорь Росоховатский - Повод для оптимизма

Поскольку стаканов здесь было мало, мне в руки сунули бутылку. Отмахиваясь от мух, я пил пиво маленькими глотками, не решаясь и на миг оторваться от бутылки. Ведь скорбь по ушедшему к небесным отцам здесь измеряется количеством выпитого спиртного - и горе тому, кто пришел на поминки и не скорбит как следует. Значит, он что-то затаил против этого дома. И если к тому же на его лице маска, то надо ее немедленно сорвать. А тогда они увидят, что к ним проник незнакомый белый человек.

Я пил уже четвертую бутылку пива. Перед моими глазами плясали огненные пятна, сливались в круги. Я чувствовал: еще немного - и мне не удержаться на грани сознания, пьяная круговерть овладеет мной, как в церкви.

Как только бутылки опорожнялись, они становились подсвечниками. А чем больше свечей горело вокруг гроба, тем больше родственники покойного гордились честью, которая ему оказывалась.

21 августа.

Так я провел всю ночь. Только с рассветом пьянка начала утихать. Женщины успокоились. Мужчины стали играть в кости. Казалось, постепенно все забывали о печальном поводе сборища...

Улучив удобный момент, я вышел из дому и пошел по крутой тропинке через пустырь к нижней улице. Смрад здесь стоял невыносимый. То и дело приходилось перелезать через груды мусора, отбросов и нечистот.

Редкие встречные внимательно оглядывали человека в маске, некоторые окликали, принимая за своего знакомого. Когда один из них решил остановить меня, я ударил его ножом.

Тропинка привела к реке. На берегу, словно отдыхающие животные, лежали лодки. Я выбрал одну из них, наиболее устойчивую, как мне казалось, сбил замок и столкнул ее в мутную воду. Предстоял близкий, но опасный путь к береговому поселению, где меня ожидает человек Густава. Он станет моим проводником.

Потянулись низкие, полузатопленные берега, где благополучно развивались миллионы поколений комаров и москитов. Наилучшие условия для процветания жизни - жаркий климат и влага. Потому-то здесь так стремительно размножались и яростно поедали друг друга крокодилы и антилопы, бегемоты и муравьи, муравьеды и болезнетворные бациллы. Из воды поднимались вершины затопленных ив, на берегу повыше росли эвкалипты. Иногда попадались манговые рощи, где пышно распускались на гигантских стволах целые букеты орхидей.

Затем потянулись банановые плантации, стали встречаться островки масличных пальм. Показались две небольшие усадьбы, отгороженные одна от другой забором из колючей проволоки, спускавшимся в самую воду. Здесь двуногие дети природы пытались преодолеть ее извечный закон всепожирания. Дома были полутораэтажные, бедные, дворы неряшливые. Судя по всему, это были не основные помещичьи усадьбы, а те, что сдаются арендаторам. Их здесь так же много, как крохотных зеленых островков, плывущих по волнам и состоящих из переплетенных растений. Островки путешествуют по реке десятки и сотни километров. Но стоит им прибиться к берегу и за что-то зацепиться, как они разрастаются в целые острова и мешают судоходству. Дай волю одним и другим - и островки заполнят всю реку, а арендаторы - всю страну. Жадные, грязные, неразборчивые в средствах, они устремляются во все уголки и выколачивают прибыль там, где, кажется, уже ничего нельзя взять. Стоило бы проверить их моим аппаратом. Интересно, каков у них процент у-излучения?

Вскоре мне было уже не до философствований. Я перестал рассматривать берег. Моим вниманием полностью завладели пчелы, и все мои усилия был направлены только на борьбу с ними. Миллионы мелких лесных пчел тауга избрали меня объектом нападения. В этом месте реки они летали сплошной тучей, стоило секунду посидеть неподвижно - и они заползали под одежду, рассеивались по всему телу. Я безостановочно махал руками, как ветряк, используя любые предметы, чтобы отогнать крылатые полчища. Так продолжалось не меньше часа. Но вот еще один поворот реки - и природа словно сжалилась надо мной: пчел здесь было намного меньше. На береговых отмелях грелись аллигаторы, но они не представляли опасности для человека в лодке, и я мог сколько угодно размышлять над подводными парадоксами...

По мере того, как сгущались сумерки, пчелы совершенно исчезли. Изредка появлялись большие сине-зеленые мухи, но от них я отбивался без особого труда. Все чаще с берегов доносился хохот обезьян, иногда - вопль животного, попавшего в когти хищника.

Теперь меня стали донимать комары и москиты. Я все чаще хлопал себя по лбу, по шее, но шло время - и руки уже не могли защитить меня. Не помогала и одежда - москиты забирались под нее. Все тело нестерпимо горело, расчесы превращались в сплошные раны. Глаза заплыли и почти ничего не видели, москиты набивались в рот и нос при каждом вдохе. Они словно объединились с моими врагами и решили доконать неудачника. Я плескал водой на лицо, но насекомые не отставали. Сигареты кончились, да я и не мог бы удержать сигарету в распухших губах.

Иногда я готов был плюнуть на все, пристать к берегу и попроситься в первую попавшуюся хижину, а там - будь что будет! Но я слишком хорошо знал, что будет, я видел злобно-радостные улыбки на лицах врагов, картины разнообразных пыток, которые меня ожидают.

А то, что происходит сейчас, разве не пытка? - спрашивал я себя. Чего тебе бояться после всего, что ты пережил? Может ли быть что-нибудь страшнее последних двух недель, когда приходится беспрерывно уходить от погони, бояться и подозревать всех - швейцаров, официантов, случайных прохожих, белых, метисов, черных? Может быть, лучше кончить одним махом например вскрыть вены и прыгнуть в реку? Я почувствую вместо комариных уколов резкую боль во всем теле - тысячи ножей вонзятся в него, заработают тысячи отточенных пилок, и через несколько минут голодные хищные рыбы, кишащие в реке, дочиста обгложут мой скелет.

Враги будут продолжать розыски и погоню - теперь уже за призраком. Я и моя тайна растворимся в телах молчаливых и ненасытных рыб.

Клянусь, иногда я готов был сделать это! И знаете, что меня спасало? Ненависть! Неутолимая и неистребимая ненависть к фанатикам и ублюдкам, не достойным жизни, но считающим себя вправе травить ученого только за то, что он не подчинился их ханжеским догмам и нормам. Как будто они знают, что можно и что нельзя делать человеку, какие эксперименты законны, а какие негуманны...

Нет, я не доставлю радости врагам! Они хотят вырвать мою тайну, но пусть сначала поймают меня. Я кану в джунгли, затеряюсь в них еще надежнее, чем в джунглях человеческих. Те были говорящие, продажные, завистливые, а здесь они будут безразличными и молчаливыми. Они надежно укроют меня, как уже укрывали долгие годы в крохотном поселке среди колонистов.