Мария Галина - Берег ночью

Никаким его сыном я не был — он всех так называл.

Я отошел к наружной стене, выжидая, пока тот не отошлет последнего прихожанина. Наконец, молитвенный дом опустел и священник, устало опустившись на боковую скамью, сделал мне знак подойти.

— Погляди на меня, мальчик мой, — повелительно произнес он.

Я покорно поднял голову.

— Ты должен говорить со мной абсолютно откровенно, — сказал он, — я не желаю тебе зла.

Я молча кивнул.

— Эти твои… приступы… они не сопровождаются видениями?

— Нет, святой отец. Это… ну, просто приступы. Я теряю сознание, и все.

Он задумался.

— Способность Видеть — тяжелый дар. Быть может, ты просто не хочешь признаватся себе в нем.

Я понял, что отчасти он говорит о себе, и, пожалуй, заинтересовался. Кого не заинтересует загадочная способность святых отцов видеть странные вещи, недоступные ни одному обычному человеческому взору?

Потому я честно напрягся, стараясь отталкиваться от того, о чем он сегодня рассказывал — о Власти и Силе, о Поражении и Утрате.

— В пламени очага? В дыму?

— Нет, святой отец, — сказал я, — Нет… ничего.

— Все, что не от Господа, все от нечистого, Люк, — сказал он тихо.

— Но у меня нет Дара, святой отец, — в отчаянии сказал я. — Ничего нет, Господь свидетель.

Он помолчал. До сих пор лицо у него было добрым и мягким, сейчас он смотрел куда — то вдаль и оно сразу стало чужим, словно ему уже не было до меня дела и он больше не старался мне понравиться.

— Ладно… — сказал он, наконец, — Временем располагает Господь, мы же только пользуемся им. Подождем… он сам знает, когда прислать мне преемника.

Я вопросительно взглянул на него, но он со скрытым раздражением махнул рукой.

— Иди… иди, мальчик…

И, когда я уже был на пороге, задумчиво сказал мне вслед:

— Там видно будет…

Поначалу мне казалось, что, раз уж жизнь моя так странно изменилась и даже сам святой отец заинтересовался мной, то вот — вот произойдет что — то интересное, но на самом — то деле все выходило еще хуже, чем раньше. Со всеми моими сверстниками уже возились не старухи, а молодые, сильные мужчины и женщины, которые брали их то в лес — на охоту и на расчистку зарослей, то на весеннюю стрижку овец, а меня определили к однорукому Матвею — рыбаку, которому я помогал выбирать сети. Работа была не тяжелая, но уж больно нудная, а Матвей, вдобавок, был человек молчаливый, а подчас так и вовсе меня не замечал. Бывших приятелей своих я видел, только когда все собирались за обедом в общинном доме — они приходили разгоряченные, смеялись и, перебивая друг друга, обсуждали всякие новости, всякие недавние события, в которых мне не было места. Однажды я услышал, как Тим вновь завел разговор о том затонувшем поселке. Он уверял, что действительно видел его. Одно дело — слушать всякие байки долгой зимней ночью, когда тебя окружают постылые стены зимних жилищ, а истосковавшееся воображение расписывает яркими красками всякие чудеса и приключения, а совсем другое — когда тебе рассказывают такую историю в ясный весенний день, когда и без того хватает, чем заняться. Почему — то весной такие истории теряют изрядную долю прежнего страха — а вместе с ним и прежней привлекательности.

Потому какое — то время все от рассказа Тима просто отмахивались.

Но он упорствовал.

Он все продолжал твердить, что, если выбрать пасмурный день со спокойной водой, когда море вбирает в себя остатки света, а не отражает его от поверхности, то с высокой скалы, которая лежит за час пути отсюда и впрямь можно увидеть кое — что. Он так извелся, что я сделал вид, что верю ему — просто потому, что хотел ему угодить — хотел, чтобы со мной обращались как прежде — как с равным. Но, казалось, на остальных та легкость, с какой я готов был принять эту историю, произвела обратное действие — Тим чуть не заплакал от злости.

— Ублюдки, — сказал он, — вон, даже придурок верит.

— На то он и придурок, — рассудительно заметил Дарий. — Это выдумки. Старухи малолеток пугают, чтобы они далеко не забредали, а ты и купился. Да я тебе таких историй сколько угодно расскажу…

— Знаю, знаю… про упырей твоих вонючих.

Тим надулся и покраснел, точь в точь как рыба — шар, когда ее вынимают из воды — дело явно шло к драке.

— А пошли посмотрим, — сказал он. — Его и сейчас наверняка видно — пока гроза собирается.

Я был уверен, что ничего там нет, и что Тим, потерпев позорное поражение, наверняка разозлится еще больше, но отступать уже было поздно и я согласился. Дарий тоже согласился — ему не терпелось насладиться унижением приятеля. Остальные отказались — быть застигнутым грозой вдалеке от дома — штука неприятная, да и никто не позволил бы нам всем, целой ватагой, ускользнуть из поселка.

Воздух был тяжелым, душным, и, казалось, я видел, как в нем проскакивают крохотные синие искры. Небо опустилось так низко, что я, вроде, даже ощущал, как оно давит на плечи. Я пожалел, что встрял во всю эту историю — окажись я свидетелем победы Тима, или его поражения, это все равно ничего не изменило бы, но меня гнало вперед любопытство и странная смесь надежды и страха, — ведь если эта легенда окажется правдой, то, может, и все остальное, о чем рассказывают — тоже.

— Вот оно, это место! — гордо сказал Тим.

Он стоял на самом краю обрыва, а потом лег на живот, упершись руками в каменную кромку, и стал вглядываться в серую глубину.

— Ничего не видно, — с торжеством сказал Дарий, — ты все выдумал.

— Да смотри же получше, дурень!

— Врешь ты. Ничего там нет.

— Да вот же он, говорю тебе!

— А пусть придурок скажет.

— Он сюда не заберется. Кишка тонка!

— Эй, Люк! Давай сюда! Что ты там застрял? Испугался?

Я стиснул зубы и тоже подобрался к краю обрыва. Если поглядеть вниз, то можно было увидеть, как крохотные волны терпеливо и незаметно вылизывают берег — мягко, нежно, — словно это и не они прорыли в твердой породе тоннели и гроты, которые в конце концов разрушат всю эту громадину, превратив ее в груду камней — такую же, как те, что уже лежат на берегу.

Море тускло отсвечивало и больше ничего не было видно.

— Да не так, — с досадой сказал Тим. — Нужно как бы заглянуть в воду, сбоку, чтобы свет в глаза не бил.

Я улегся рядом с нем и оперся руками о холодный камень. На какой — то миг я ощутил приступ головокружения и в ужасе подумал, что припадок настигает меня именно сейчас. Но это случилось оттого, что я увидел, как поверхность воды распахнулась, пропуская мой взгляд дальше, в глубину, и там было что — то…

Я увидел, что из темноты поднимается бледный силуэт какой — то постройки — она была больше общинного дома, больше, чем все дома поселка, поставленные друг на друга — основание ее уходило в туманную глубину, темные ряды окон смотрели на меня пустым взглядом, точно глаза безумца… мне даже показалось, что я вижу, как что — то мелькнуло в одном окне, но, пока я всматривался, порыв ветра скомкал водное покрывало, контуры странного здания заколебались, пропали… Каждая крохотная волна по своему отражала грозный свет сумрачного неба, все двигалось, переливалось, подернулось рябью.