Михаил Савеличев - Черный Ферзь

Свордена растворил мировой океан, теперь лишенный бледной палитры загаженных радиацией вод, увлек мимо грандиозной кальдеры, чьи иззубренные вершины терялись в облаках, а склоны испещряли лабиринты бесконечных лестниц, протащил сквозь узкие фарватеры цитаделей, раскинул широко в нескончаемом водовороте Стромданга, и ввергнул в чудовищный поток Блошланга, чья сила скручивала мир, выворачивала наизнанку, кехертфлакш, кехертфлакш, кехертфлакш…

— Кехертфлакш, — проревел Блошланг голосом Церцерсиса.

— Сечешь, Клещ? Тут тебе не легкие отбивать. Тут, сечешь, такой разряд вставило, с тебя вся шкура лохмотьями пойдет. Башка Сворден, башка!

Пальцы надоедливо ощупывали лицо. Мир с трудом втискивался в привычное узкое русло промороженного гноища. Хаос пятен превратился в физиономию. Сворден пятерней оттолкнул Пятнистого и сел. Затем встал. Льдина покачалась и остановилась.

— Здорово его шарахнуло, — сообщил Гнездо, опасливо заглядывая в полынью.

— Взорвался, — сказал Паук. Потрясение родило в его манере говорить прошедшее время.

Церцерсис наколол на нож черный ошметок, осторожно понюхал, прикусил. Задумчиво пожевал.

— Ты чего, чучело, туда сиганул? — Сворден промолчал. — Тебя что, Мокрицей зовут, урод?

— Нет, — сказал Сворден и поискал взглядом Блошку.

Церцерсис выплюнул изжеванный кусок и двинулся в Свордену, отставив руку с ножом. Блошка лежал неподвижно около полыньи в луже крови.

— Знавал таких, — сказал Гнездо. — Берутся непонятно откуда, живут непонятно и других не понимают. Не кипятись, Це. Гноище — оно на то и гноище. Отбросы. Мусор.

Сворден приготовился отбиваться, но Церцерсис остановился и спрятал нож.

— Ладно, на берегу разберемся — кто отброс, а кто мусор.

Прежде чем вновь прицепиться к веревке, Сворден подошел к телу Блошки. Одежда превратилась в лохмотья, сквозь прорехи виднелась кожа, сплошь покрытая ранами. Сворден осторожно потрогал Блошку за руку. Мертв.

— Я думал — мы команда, — сказал Сворден подошедшему Гнезду.

Услышавший это Пятнистый хохотнул:

— Башка, Сворден, башка. Простых вещей не сечешь!

— Каждый полезен для дела, — сказал Гнездо. — Мокрица была кормом. Дерваль потому и кинулся на нее. Муха — и туда, и сюда — непонятный человечишка. Блошка, как и Паук, птиц приманивает. Каждый на что-то годен. И тебя приспособят.

— Приспособим, — пообещал Церцерсис. — Так приспособим, что не отковыряешь.

Проходя мимо Пятнистого, Сворден сказал:

— В следующий раз из воды не вытащу.

Пятнистый схватил его за рукав:

— Ты это… Это, сечешь, зря ты так. Я — дело другое. Я — не Мокрица. Я дерваля не чую, от страха не ору. Меня не надо топить. Сворден, ты хорошо сделал — спас. Вытащил. Клещ, кореш, вон и то меня спасал. Так отмутузил, что вся гадость вышла. Видел? Вышла, да, — при этом он хватал Свордена за руки, суетился, неловко помогая привязаться к веревке. Пользы от его суеты не было. Чувствовалось, Пятнистый по-настоящему перепуган.

Когда они нашли дасбут, снегопад почти утих. Мир прояснился, привычно поднимаясь вверх, чтобы сомкнуться в зените.

Громовые птицы продолжали кружить над останками дерваля, чтобы, улучив момент, резко спикировать вниз. Крики дерущихся хищников гулко разносился в морозной тишине.

Лодку впаяло в лед — над снегом невысоко выдавалась палуба с характерными вздутиями стартовых шахт. Дасбут было бы сложно разглядеть, если бы не рубки. На передней, самой высокой, красовался знак — рука, сжимающая факел. По бокам второй шли ряды нарисованных черепов.

Дасбут здорово потрепало в походе — белое покрытие корпуса кое-где свезено длинными извилистыми полосами, обнажившими серый металл. Казалось, лодку исполосовало острейшими когтями умопомрачительное по величине чудовище.

— Кто ж их так? — шепотом спросил Пятнистый смотрящего в бинокль Церцерсиса. — Дерваль?

Церцерсис не ответил.

— Подавится твой дерваль дасбутом, деревня, — сказал Гнездо. — Ему, гаду слюнявому, Мокрица поперек горла чуть не встала. Так ту ведь соплей умоешь. Тут посерьезнее тварь поработала.

Пятнистый поежился и подвинулся поближе к Свордену.

— Видишь черепа на редукторе? — продолжил шепотом просвещать Гнездо. — Каждая черепушка — поход. Прошел Блошланг, побережье почистил, вернулся — рисуй костяк.

— Много, — сказал Паук. — Опасные. Ждать, — но сам, тем не менее, стянул с себя ношу, расчехлил и принялся свинчивать блестящие штыри.

— Помоги, — приказал Церцерсис Клещу.

Сворден посмотрел, как двупалый намерен исполнять приказание, но ничего необычного не увидел — Паук терпеливо указывал Клещу какую деталь подать, в какой разъем вставить, а тот ловко подхватывал нужную вещь, вдевал, закручивал, защелкивал. Дольше всего пришлось повозиться с наконечниками — тонкими полосками, которые требовали особо тщательного монтажа.

В результате получился длинный шест, похожий на разрядник, который использовал Блошка, но, в отличие от охотничьего варианта, более массивной и замысловатый.

Паук еще раз внимательно осмотрел орудие, зачехлил основание, поставил на взвод ловушку из восьми лезвий, удерживаемых на шестернях с пружинами.

— Сунь туда руку, — посоветовал Пятнистый Клещу.

— Ты туда задницей сядешь, — пригрозил Церцерсис. — Из одного дурака целый выводок недоумков получится.

Он скатал снежок и кинул на ножи. Ловушка сработала.

— Сворден, пойдешь с Пауком, — Церцерсис посмотрел вверх. Птицы все еще продолжали кружить в ожидании новой поживы.

— Чуют трупяков, — сказал Гнездо. — Много трупяков.

— Да уж, — ответил Церцерсис, вновь разглядывая дасбут через бинокль.

— Каких трупяков? — Пятнистый облизнул губы.

Гнездо показал каких — жутко скорчив рожу и высунув язык. Клещ похлопал Пятнистого, осклабился.

— Ты разве не знал, что команда дасбута — вся сплошь трупяки? — невзначай поинтересовался у Пятнистого Гнездо. — Ну, не такие, что лежат и гниют, а такие, что ходят и гниют. Сечешь? Почему все они такие отмороженные? Покойнички, вот живым и завидуют.

— Чему завидовать-то? — судорожно сглотнул Пятнистый. Кожа в промежутках между пятнами еще более побелела. — Ты гонишь! — он попытался рассмеяться. Остальные хранили суровое молчание.

— Команда дасбута состоит сплошь из гальванизированных покойников. Ни один живой не может преодолеть Стромданг и Блошланг, — сказал Гнездо. — Об этом все знают. Только тебе мы ни о чем не говорили.

Со стороны дасбута донесся протяжный скрип. Все тут же взобрались на горку. Лишь Пятнистый помедлил, но, тем не менее, тоже вполз вверх, уже по привычке примостившись рядом со Сворденом.