Юрий Никитин - Десант центурионов

- Кидай оружие, - скомандовал первый, самый здоровенный из четверки. - Я Громобой, понятно?

Тверд метнул взгляд на меня, но меч не выпустил, только еще сильнее согнулся, укрываясь щитом.

- Юрай, - сказал он коротко, - это людоловы. Иди в полон, тогда уцелеешь. Продадут в рабство, а там все в руках богов. Могут и не принести в жертву.

- А ты? - спросил я.

- Не для того я уцелел под Царьградом, Карфагеном, при Гавгамелах, чтобы меня вязала эта мразь!

Громобой, выслушав наши переговоры, засмеялся, указал на нас тем двум, что стояли сзади... Разбойники, откровенно посмеиваясь, пошли вперед. Я был безоружен, растерян, и они, сунув мечи в ножны, достали веревки.

Я стоял, ожидая, когда их руки ко мне прикоснутся. Только за мою короткую жизнь способы нападения и защиты совершенствовались много раз. Сперва от пленного требовали поднять руки, этого было достаточно. Потом на горьком опыте научились поворачивать их спиной, через десяток лет пришла новая команда: "Руки на голову!", а еще через некоторое время стали в той же позе сажать на корточки.. Но и тогда оставался шанс извернуться и напасть на охранника...

Я считал всегда, что мои самые отвратительные годы прошли в армии. Я ненавидел муштру, изматывающие тренировки, всякий раз боялся прыгать с парашютом в ночь... Прошло полста лет после войны, все говорят о мире, мне никогда не приходилось никого бить в лицо, я всю жизнь буду физиком-теоретиком...

Я истошно завизжал, прием первый - ошеломление, мои руки ударили как бы помимо моей воли. Оба упали как подрубленные, а я, выхватив у первого меч, с силой ударил его плашмя по голове. На втором разбойнике меч соскользнул с кудрявой головы и вонзился в плечо. Мое сердце болезненно сжалось, я выпустил рукоять и поспешно отошел в сторону.

Тверд только-только сам сделал первый шаг навстречу Громобою. Второй разбойник широко раскрыл рот, видя своих товарищей неподвижными на траве. Потом он с воплем, не слушая вожака, бросился на меня, поднимая меч.

Фехтовать я не умел. Мне показывали в армии только основные приемы с винтовкой, саперной лопатой, так что меч мне помог бы мало. Я шагнул вперед, пропустил удар мечом справа, мои руки сами схватили противника, тело само изогнулось, и этот здоровый парень упал на траву с неестественно вывернутой шеей.

Я подобрал меч, тяжело побрел через поляну к сражающимся Тверду и Громобою. Мое сердце бешено колотилось, я дышал надсадно. Я не дрался даже в детстве, физических нагрузок избегал, и сейчас сердце выпрыгивало из груди.

Тверд и Громобой едва успели обменяться двумя ударами. Оба двигались невыносимо медленно, замысел каждого был виден за версту. Оба дрались так, как дерутся актеры в кино, один спортсмен-фехтовальщик мог бы драться против сотни таких бойцов.

Тверд бросил мне весело:

- Ты великий боец, Юрай!.. Сейчас сомну эту гадину к праотцам, вымоем руки...

За время его речи Громобой мог бы срубить его десять раз, но только сопел и бросал угрюмые взгляды на меня. Вид у него был обреченный, но он держался так, как должен держаться мужчина этого мира.

- Прекращайте, - сказал я с отвращением. - Прекращайте эту нелепость...

- Сейчас, - ответил Тверд.

Он ринулся вперед, как бык. Страшно загремело железо. С минуту они стояли, упершись щитами, старались столкнуть противника с места, потом разом отступили, и снова застучали мечи. Оба крякали при каждом ударе, широко размахивались, двигались тяжело, основательно.

Я старался не оглядываться на троих. Я никого не убил, они только притворялись мертвыми, но я все равно твердил себе, что там лежат куклы, макеты. Пусть инструктора сто раз вколачивали в мою голову, что убивать и совершать убийства - это не одно и то же, но родители с детства учили, что зверя из себя нельзя выпускать даже для самозащиты, что лучше быть жертвой, чем палачом, что зверя нужно загонять вглубь, пока через уйму лет и поколений не истончится совсем, не растворится без остатка...

- Бросайте оружие, - обратился я к Громобою. - С двумя вам не справиться.

Внезапно он ринулся с поднятым мечом на меня. Я едва успел отскочить в сторону. Громобой запнулся, рухнул лицом в траву. Тут же он с проклятиями вскочил, глаза его были налиты кровью, он сделал быстрый шаг ко мне... и осел на колени. В левом плече торчала стрела. Она ушла глубоко, и даже я понял, что сердце она нашла...

Тверд опустил лук, сказал мрачно:

- Погань. Чем живут, изгои, а? Своих же продают в рабство... Этот Громобой был когда-то в нашей деревне крепким охотником.

Громобой грузно сидел в траве, неумело зажимая ладонью рану. Кровь струилась между пальцами. Рубашка на груди покраснела и обвисла.

Тверд сказал:

- Прикончи его.

- Ты что? - ответил я. - Оставь. Пойдем отсюда.

- Это же людоловы, - удивился Тверд. - Нет хуже пакости!

- Эти свое уже получили. Пойдем отсюда!

Тверд покачал головой, но пошел за мной. На развилке я остановился, Тверд пошел вперед, зная или угадывая направление. Так мы прошли с полкилометра, как вдруг Тверд хлопнул себя по лбу:

- А мечи забыли! Упырь меня возьми, тебе не помешает в дороге... Жди меня здесь!

Он пропал за деревьями. Двигался он по-охотничьи бесшумно, я не смог бы успеть за ним, если бы даже хотел. Похоже, что не только меч заставил его вернуться, но и карманы побежденных разбойников.

Вернулся он довольно скоро. В руке держал меч, в котором я узнал оружие Громобоя. Хороший клинок, удобная рукоять. Драгоценные камни на эфесе. Видимо, драгоценные - у меня их в жизни не было, а витрины ювелирные я не рассматривал.

- Путешествуй с этим, - сказал Тверд. - Пригодится.

- Спасибо, - сказал я. - Только ножен у меня нет, а нести в руке тяжело...

- Приладим, - пообещал он рассеянно. - Только не знаю, где. Души храбрых попадают в дружину Перуна, а куда попадают эти? Еще говорят о переселении душ. Трусливые и подлые, мол, возрождаются в червях, в нечисти. Если проживут хорошо, то могут возродиться людьми. Если же и людьми еще раз проживут достойно, то останется возможность попасть в небесную дружину Перуна..

Я спохватился:

- Ты... ты зарезал их?

Он подтолкнул меня, сказал участливо:

- Если обеты волхва не позволяют проливать кровь, то я таких обетов не давал. Для чего же рождаются мужчины, как не для драк, подвигов, гибели в бою? Позор для мужчины умирать в постели!

У меня в глазах потемнело от боли и унижения. Недосмотрел, теперь четверо убиты. Да, разбойники, но тоже люди! Теперь эти человеческие ростки срублены мечом Тверда. Не хитри, эти жизни отняты твоей рукой, твоим равнодушием, твоей озабоченностью о себе любимом.

- Ты расстроен? - слышался рядом участливый голос Тверда. - Вот уж не кровь воина в тебе... Но что за племя, где даже волхвы умеют так сражаться? Ведь без магии, дрался по-воински, я видел... Или ты был великим воином? У нас старые рубаки уходят иногда в капища. От слабости, видать. Хотя они говорят мудрено, что как раз от великой силы идут... Никогда их не понимал. Но ты еще молод... Что гложет тебя, Юрай?