Наталья Колесова - Мой город

Он коротко вздохнул и опустил пулемет.

— Показалось…

Димка поднялся со ступенек, подержался с искривленным ртом за бок. Шепотом ругаясь, поковылял вниз.

— Креститься надо, — порекомендовала я, потирая онемевшее плечо. — Чуть не прибил.

— Буду, — послушно ответствовал Быков, идя за мной по лестнице. Надо же… Может, ему валерьянки какой? А то он нас в один день покалечит, со своими рефлексами-психозами…

Сверху, стуча по перилам, полетели камешки. Какие… камешки? Откуда? Я задрала голову. Видный просвет пролетов был пуст.

— Иди-иди! — быстро сказал Быков, оттаскивая меня за шиворот от перил.

— Там, правда, никого не было, Быков?

— Правда-правда, — и он пробкой вытолкнул меня из подъезда. А сам задержался — я обернулась — он пусто и сосредоточенно смотрел перед собой. Слушал. Вздохнул и осторожно, как стеклянную, закрыл за собой подъездную дверь.

А потом мы наткнулись на дедка. Был он на выходных в Заречном, возвратился в город прямиком через бор — прогулялся (ну ни фига себе прогулочки — десять кэмэ!). Ходил-бродил, никого не видел, выстрелов не слышал.

Я скучала. С самого начал было ясно — от деда толку не добьешься. Хотя попервости мы обрадовались ему, как родному.

— Ваша версия? — деловито спрашивал Быков.

— Эвакуация, — по-солдатски кратко ответствовал старикашка.

— Причины?

— Авария. Вы ведь знаете, эти заводы…

— Вы здесь с самого утра. Последствия аварии ощущаете?

— Нет, но… может быть, она только угрожает произойти?

— Ага, — сказал Быков, почесывая нос. — Это вы к тому, что не пора ли нам пора? Разумно. Только кто стрелял? Не пожелавшие эвакуироваться, что ли?

Учитель вздохнул.

— Да, этого я тоже не понимаю. Но если принимаются меры к ликвидации аварии, то людей следует искать в Заводском районе, не так ли?

— Поищем. Что тебе, Димитрий?

— Давайте сначала ко мне. Если мамка уехала, она записку оставит.

— А давайте, разделимся, — предложила я, — вы в Заводской, а мы к Димке. Экономия времени и людских ресурсов.

— С такой экономией ресурсы быстро исчерпаются, — мрачно сказал Быков. — Все идем в Заводской.

И пошли мы в Заводской.

Лавировавший то из дворов на улицу, то обратно — хотя толку-то, по-моему, от такого вихляния! — Быков, наконец, прочно вывел нас на проспект и шел впереди, твердо ставя длинные элегантные ноги. Вот черт — где только не шлялся, и хоть бы где пылинка или морщинка! Но я же… я с опаской посмотрела на жеваные-пережеваные ветеранские мои штаны. Н-да-с, видок у нас аля-улю. Роскошный видок. А, щегольнем на том свете! И серьезно задумалась — а в чем же ходят на том свете? Ну, рай более-менее понятно — туника там белая и прочее. А ад? Наверняка голяком — неужто черти поджаривают в одежде? Обнажайте свои телеса, граждане-грешники! Хотя мне и обнажать, считай, нечего…

Быков впереди остановился, наклонился. Присел на корточки, что-то разглядывая. Подойдя, мы уставились тоже. Асфальт вспучился широкой неровной полосой поперек всего проспекта — словно снизу что-то долго и упорно напирало. Будто кто-то большой хотел выйти, но не вышел, раздумал, только сопки от своих усилий оставил: вон, впереди целое море!

— Тектонические складки! — авторитетно объяснил недавно учивший географию Димка.

Быков разогнулся, осторожно подставил ногу на «складку», подавил, пружиня. Держит. И скакнул, не оглядываясь, на другую «сопку». Он-то скакнул. А вот дедулька пыхтит, на асфальтовые сдвиги взбираясь. Тяжко, ему, сердешному. Вверх-вниз, вверх-вниз… Чем мы не горные козы?

— За козла ответишь! — пообещал Быков, не оборачиваясь. Это у нас бывает. То ли думаем одинаково, то ли мысли иногда друг у друга читаем… Вверх-вниз… Бам-с! Ая-я- яй! Села на выступ, закатала штанину.

— Больно?

— Чтоб тебя, Динго! — Быков. — Смотреть под ноги надо!

— Скакать поменьше надо! — огрызнулась я. — Распрыгался! Платок хоть дайте!

— Свой надо иметь.

— Да иди ты…

— А вот у меня, — суетился дед, — бинтик есть… и зеленочка…

И еще целый склад в оттопыренных карманах. Аптеку грабанул, что ли? З-забавно, как говорит Быков. Я встала, подрыгала перевязанной ногой. И увидела в расщелине асфальта блекло-синий цветок. Цветы тут, елки-палки, растут… Черте че, а не город. Пнула его рассеянно и похромала за мужиками.

И мы уже дошли до перекрестка, когда произошло это…

В спину словно кто-то толкнул теплой громадной пятерней и мы обернулись разом. Дом, мимо которого мы только что прошли, бесшумно обрушивался вниз. Нет, не обрушивался, а съезжал, как съезжает песок со слишком высоко построенной песчаной горки… Ну, понятно? Просто мягко и совершенно бесшумно осыпался на проспект, словно был построен не из плит, а из пыли.

Быков тянул меня за шиворот, а я все не могла отвернуться, все смотрела. И Димка глядел — у него висли губы. И дедуля хлопал себя по ляжкам и бормотал что-то очень невнятное. И Быков жал меня к себе, гладил по спине и говорил, как лошади:

— Ну… ну…

И только тогда я поняла, что меня изрядно потряхивает. Вернее, не потряхивает, а прямо-таки колотит.

— Ну… — говорил Быков, хлопая меня по загривку. В чувство приводил. Самого бы кто привел — морда-то серая…

Это маленькое происшествие придало нам скорости. Больше мы не останавливались — неслись плотной стайкой посреди проспекта, и город все глубже заглатывал нас серой громадной пастью…

Часа через три проспект врезался в широкое, скучающее пустотой, шоссе. За ним на многие километры тянутся наши жутко хозяйственно важные комбинаты: в городе людей чуть меньше миллиона, а заводов хватило бы на несколько. И стояли они сейчас как на ладошке, потому что высокой бетонной ограды не было — валялась она на земле, только кое-где торчали крепежные столбы. На боку лежала будка проходной, сразу за ней свалкой — искореженные плиты и фермы… А еще дальше — невредимые корпуса основных цехов.

— Странная какая-то авария, — сказал Быков, оглядывая все это хозяйство. — Репетиция какая-то, а не авария. Что здесь было-то?

— Что же мы стоим? — учитель, как спохватившийся хозяин, всплеснул руками и первый засеменил через шоссе. Откуда-то несся ровный гул…

Этого фрукта мы увидели сразу.

— Ну вот же! — умилился дед. И явно захотел заорать в том смысле, что мол, здравствуйте, товарищ дорогой, вот и мы, вами долго жданные… Да Быков его малость пресек — рядом с «товарищем» валялась двустволочка. Мирная такая, смирная. Я так поняла, традиция у нас в городе появилась — выходить из дома только с огнестрельным.