Святослав Логинов - Сидящий на краю

Ээтгон создавал запасы, распределял хлеб и воду, спасал людей.

Илбэч убил бессмертного Ёроол-Гуя, засЫпал бездонный далайн и обрушил стены мира. То, что люди прежде считали вселенной, оказалось лишь крошечным клочком мироздания, верхушкой неприступной горы. Людьми овладела паника; мнилось, наступил конец света.

Ээтгон заткнул рот болтунам и устрашил паникёров. Он восстановил порядок и, объединив вместе своих и чужих, спустил народ с Горы, открыв новые земли и новую жизнь.

Илбэч бродил беспомощный и потерянный. Его волшебная сила оказалась беспомощна внизу, и он ничего не мог сделать.

Ээтгон не дал людям разбежаться словно стаду испуганных животных. Он восстановил земледелие, насадил сады и оградил чужое добро от грабителей. Он собирал налоги осенью и выдавал хлеб во время весенних голодовок. Он сберёг государство.

Илбэч умер.

Ээтгон продолжал царить, а это непросто там, где нет стен, и люди могут свободно разойтись в разные стороны.

Так спрашивается: кто по-настоящему создал этот мир, кто победил в давнем, много лет длящемся споре? Любому ясно, что верх одержал правитель Ээтгон. Вот только почему так тяжело на душе, и всё чаще приходят мысли о том, что всё было зря, а перед глазами качается роскошный погребальный плот, и гладкие шесты отталкивают его от берега, от людей, от жизни?..

Впервые такие мысли овладели Ээтгоном три года назад, когда гонцы принесли страшное известие: умер одонт Моэртал. С этим человеком судьба связала Ээтгона ещё крепче, нежели с ненавистным братом. Мальчишкой Ээтгон бродяжничал во владениях Моэртала, который уже тогда был одонтом, управлявшим одной из провинций царственного вана. Ээтгон вырос и стал бандитом. Он ходил по землям Моэртала, грабил его добро, отбивался от его цэрэгов. В ту пору не было для Ээтгона имени ненавистней чем Моэртал. По всему судя, одонт рассчитывался с изгоями тем же мелким жемчугом, но когда начался поход изгоев на запад, отряды одонта расступились, выпустив запертые в ловушке шайки бандитов. Таков был первый урок государственности, полученный Ээтгоном.

Ээтгон воевал, работал, пробивался наверх, отпихивая дураков и соперников. Моэртал оставался одонтом. Он тоже воевал, управлял подданными и пресекал дворцовые интриги, но внешне в его жизни ничто не менялось. Ээтгон стал правителем, Моэртал остался одонтом. Но когда пришло время, именно Моэртал оказался главным соперником Ээтгона. Во время голода, когда разрушались другие, более могучие страны, Моэртал сохранил в своей провинции порядок. Он отверг соблазн свергнуть старого вана и короноваться самому, очевидно, уже тогда Моэртал понимал, в чём сокрыто истинное величие. Он так и остался одонтом, даже когда пала стена и вместе с ней - одряхлевшая держава вана.

Моэртал спускал людей в восточного склона Горы и основал там свои селения, очень похожие на деревни изгоев. Так в новом мире появилось два государства. Нельзя сказать, что Моэртал с Ээтгоном любили друг друга, но за три дюжины лет они сумели ни разу не начать войны, а это тоже немало значит.

Ээтгон, бросив все срочные и неспешные дела, примчался на похороны давнего недруга. Стоял в первом ряду, как самый почётный гость, держался прямо и ничем не выдал своих чувств, но впервые богатый доспех из кости чёрного уулгуя показался ему тяжёл.

Выли плакальщицы, хрипло рыдали раковины, народ как умел изображал скорбь, покаянно били себя в грудь безутешные родственники, которых у покойника насчитывалось более чем достаточно, но по-настоящему горевал один Ээтгон. Стоял молча, лишь застарелый шрам на щеке наливался чёрной синевой. Не о Моэртале горевал - о себе. Видел, что со смертью старого одонта начинается новая эра, которая в скором времени отбросит за ненадобностью и правителя Ээтгона.

Претенденты на престол лебезили перед грозным правителем сопредельного государства, не без оснований полагая, что слово Ээтгона веско прозвучит и здесь, в чужой стране. И конечно, Ээтгон не упустил выгод, обещанных смертью соседнего государя, сделал всё, чтобы связать волю новых властей, но всё же домой вернулся словно больной и с тех пор уже не находил покоя ни в отдыхе, ни в делах. Вспоминал мёртвое лицо Моэртала, с которым сродниться успел, хотя виделся за всю жизнь раза четыре. Моэртал лежал недовольный и словно обиженный, и только правитель Ээтгон знал, чем недоволен усопший. Моэрталу тягостно было слышать сторожкий шепоток, скрытую торговлю, ссоры вокруг его плота. Родственники грызлись из-за наследства, каждый думал о себе и никто о государстве. Куча родственников была у Моэртала, многие дюжины детей от бессчётных жён - и ни одного родного человека. Некому отдать страну.

Тогда и понял правитель Ээтгон, что его ждёт то же самое. Дела государства не оставили времени для личных дел, и теперь некому это государство передать. Вокруг слуги, помощники, исполнители, но нет ни равного, ни родного человека. Одонт Моэртал имел слишком много братьев, жён, сыновей - среди них было трудно, почти невозможно выбрать кого-то одного, тем более, что придворные интриги давно убили человеческие чувства среди тех, кто звался роднёй престарелого монарха. У Ээтгона всё обстояло по-другому - он был одинок. Нет, конечно, за долгие годы у него перебывало немало женщин, особенно с тех пор, как молодой изгой с боем прорвался в новую страну и занял место в совете. Но это были всего лишь женщины, а не родные люди. Они появлялись и уходили бесследно. Возможно, у кого-то из них были дети от него - это были их дети.

Теперь постаревшему Ээтгону не были нужны женщины, ему был нужен сын или внук, родной человек, которого он мог бы вырастить, выучить и отдать в его руки дело своей жизни: страну, государство, власть.

Но среди дюжин безымянных женщин была одна, которой он до сих пор не мог забыть, хотя полагал, что не испытывает к ней ничего, кроме холодного презрения. Сам он тогда был до неприличия молод и бродил по опасным прибрежным оройхонам. Всё его состояние заключалось в гордости и режущем хлысте - страшном оружии изгоев. А она, хоть и считалась бесприданницей, но всё же жила на сухом и чуть не всякий день могла есть хлеб. И всё же, хотя изгой и семья вещи попросту несовместимые, молодой Ээтгон воображал в ту пору что-то подобное. Они тайно встречались, когда Яавдай ходила на мокрый оройхон собирать водянистую чавгу, росшую в грязи. Божественная чавга, что представляется нынешним детям чем-то вроде лесного мёда или зрелых плодов тувана, в ту пору была главной пищей бродяг и немалым подспорьем земледельцам. Ээтгон до сих пор помнит её гнилостный привкус.

А потом Яавдай вышла замуж. Молодой цэрэг, совсем ещё мальчишка, успевший, однако, выслужить кремнёвый наконечник к копью, был завидной партией для девушки из бедной семьи. Немудрено, что она согласилась на предложение неожиданного жениха. Ведь никто не мог знать, что бродяга Ээтгон станет сильнейшим правителем мира, а красавец-цэрэг окажется колдуном-илбэчем, чья воля меняет мир и рушит царства, но собственную жизнь не может улучшить и на волос. Проклятие Ёроол-Гуя висело над илбэчем, и в скором времени его ожидала судьба самого ничтожного из оборванцев, месящих грязь на мокрых оройхонах.