Валентин Шатилов - Сын убийцы миров

А мальчишка, который за секунду до этого успел пружинкой отпрыгнуть в сторону и назад, уже развернулся спиной к полю боя и дал стрекача.

«Ага, струсил!» – возликовала я (все-таки обидно за кавалера – привел меня, чтоб похвастаться, а сам чуть не побит оказался).

Но пацаненок в шлеме далеко не убежал – только до куста сирени, под которым устроилось на перекур славянское воинство.

Отправился просить помощи и защиты?

Но и эта мысль оказалась ошибочной. Мелкий леопарденыш даже и не подумал обращаться к «славянам». По-моему, он их просто не заметил. А если и заметил, то не придал значения факту их пребывания под кустом.

Добежав до сирени, он повернулся спиной к ее плотной зеленой чащобе и, под прикрытием тугого веника из ветвей и листьев, замер в боевой стойке, всем своим видом предлагая возросшему числу противников продолжить бой.

А вот «славянам» пришлось несладко – их перекур закончился. Чтобы не быть затоптанными набегающими бойцами, разгоряченными в пылу битвы почти до полной невменяемости, «славяне» вынуждены были торопливо ретироваться с насиженного места – с проклятиями и угрозами. Вполне бесполезными.

Первым до куста сирени домчался запыхавшийся Андрей – ему было ближе всех – и снова начал свой отчаянный танец, пытаясь достать пацаненка длинной деревяшкой, «гуманизированной» толстым слоем трехцветной изоленты. Пытаясь без особого успеха – впрочем, как и раньше. Мальчонка играючи парировал кромсайтовские удары.

Затем примчались помощники. И остановились в растерянности. Замысленное нападение на маленького наглеца сразу с трех сторон стало просто невозможным. Этот нахал, почти ввинтившийся своей худенькой спиной в прогалину из мешанины серых ветвей и зеленой листвы, теперь был надежно защищен – не только с тылу, но и с боков. Даже Андрею, по-прежнему нападающему в одиночестве, приходилось бороться уже не столько с мечом противника, сколько с кустарником, негодующе раскачивающим перед его носом листьями и пахучими бледно-фиолетовыми гроздьями цветов.

Один из помощников Андрея (который повыше) сделал попытку прорубить окошко сквозь заросли справа от забившегося в щель мангуста… Или хотя бы просунуть меч в его направлении.

Но был остановлен громогласным окриком табуреткообразной представительницы «орков»:

– А ну, Эльх – куда зелень портить?! Здесь парк, между прочим! Не заломай зеленого друга!

– Наш зеленый друг разлит по поллитровкам! – огрызнулся неудачник-лесоруб, но затею с заломанием куста оставил.

Андрей, обнаружив, что подоспевшая помощь вовсе не столь эффективна, как хотелось бы, явно пал духом. Он уже совсем вяло помахивал своим мечом – только чтобы держать пацаненка вне досягаемости, не предпринимая решительных атак.

– И вообще – несправедливо! – продолжала между тем во весь свой немалый голос «орчиха» Нюха. – Канцлер, прекращай поединок, чего молчишь! Трое на одного! Это не годится!

– Так ведь – на Олега! – пожал плечами Канцлер.

– Ну и что, даже если на Олега! – не унималась Нюха. – Все равно несправедливо! Прекращай, я сказала!

Воспользовавшись перепалкой, отвлекшей внимание всех зрителей, голенастый, длиннобудылый Эльх все-таки протолкнул свой меч в сторону маленького одинокого бойца – прямо в зеленое месиво, и начал там азартно и энергично шуровать, будто кочергой в печке. Практически вслепую.

– Олежек! Тебя поранят!! – вдруг раздался такой отчаянный женский вскрик, что все вздрогнули, разом смолкли и повернулись посмотреть.

Невысокая, хрупкая, еще не очень пожилая женщина выбежала из-за толстого старого тополя почти рядом со мной и, спотыкаясь, задыхаясь, чуть не плача, помчалась мимо через затоптанную поляну – напрямую к кусту сирени, с забившимся в него пацаненком.

– Поединок закончен! – торопливо возвестил Канцлер.

Грозный Кромсайт проворно отступил назад и даже, по-моему, сделал попытку спрятать за спину свой меч, а находчивый Эльх вообще умудрился в мгновение ока слинять – только что был здесь, и нет его, будто растворился в толпе прочих исторических ролевиков.

– Бабушка, не волнуйся, – произнес маленький виновник всего этого переполоха, появляясь из дебрей кустарника, – меня никто не поранит.

Это были первые слова, которые я от него услышала. Тонкий детский голосок был незамутненно спокоен. Не чувствовалось ни напряжения битвы, ни обиды на бабушку, ворвавшуюся в это волнующее сражение и самим фактом своего появления превратившую его в костюмированный фарс.

– Олежечка! Ну как можно! Они же глаз тебе могли выколоть! Или вообще убить! Я же видела, как он палкой тыкал! – виновато-растерянным голосом забормотала женщина, припадая к мальчишке, обнимая и прижимая к себе худое тельце в зеленом камуфляже. Из-за ее плеча я могла разглядеть только шлем, съехавший малышу на ухо.

Внезапно он поднял лицо и внимательно посмотрел мне прямо в глаза. Именно мне. Это было как удар шпаги. Как продолжение боя – только на ином уровне. Я даже попятилась от неожиданности. И только ощутив сзади, под коленкой, жесткую, царапающую кору пенечка, на котором сидела до этого, спросила себя с удивлением: «И что? Чего я вся вдруг так разволновалась?»

Взглянул на меня пацаненок – ну и?… Чего было смущаться и отводить глаза? Или, может, его взгляд напомнил мне другой – Димкин? Ерунда! Не мог он мне ничего напомнить. По той простой причине, что я и не помню ничего! Я слишком мала была тогда, чтобы помнить хоть что-нибудь!

Собравшись с духом, я опять взглянула через всю поляну, но опоздала – мальчишка отвел глаза.

Он беседовал с бабушкой. Вполголоса, слов было не разобрать, но интонация при этом такая, будто не внук разговаривает с бабушкой, а старший товарищ разговаривает с младшим. Безмятежно-мудрый старший. Который что-то разъясняет с высоты своего жизненного опыта растерянно-испуганному младшему, утешая и успокаивая.

Из всей их беседы до меня долетела только жалобная бабушкина просьба:

– Пойдем домой, а, Олежечка?

А потом вновь послышался его негромкий мальчишеский говор – мягкий, неторопливый, уверенный.

Бабушка, отстранясь, что-то опять спросила. Уже не так лихорадочно-тревожно, а гораздо тише. Он, заботливо гладя ее по голове, выслушал, кивнул и опять заговорил – подробно, обстоятельно, отвечая на вопрос.

В их общении было что-то столь личное, задушевное, не терпящее постороннего вмешательства, что историко-ролевому народу, собравшемуся со всей полянки и выползшему из окружающих кустов, стало неловко глазеть на разговор. Живописно одетые дамы и рыцари, побрякивающие вооружением и доспехами, потянулись кто куда в разные стороны. Желтый воздух, подсвеченный солнцем, спустившимся уже до верхушек деревьев, снова наполнился гулом голосов, выкриками, смехом.