Евгений Войскунский - Незаконная планета

Когда-то в старину ходили на веслах по океану викинги — вот кому нужна была мускулатура. Морозов представил себе викинга. Двухметровый дядя в кольчуге, у бедра короткий тяжелый меч, хлещет вино из кубка, да нет — из вражьего черепа… Что за черт? Почему у этого викинга широкое, скуластое добродушное лицо — лицо Федора Чернышева?

А что, ему бы пристало. Напруживал бы мышцы, обхватив ручищами огромное весло. Орал бы песни — что тогда пели? «О скалы грозные…»? Из разбойного похода привез бы белокурую пленницу, женился бы на ней. И жил бы себе в девятом веке: и самому Чернышеву хорошо, и ему, Морозову, радость…

Тоже размечтался, оборвал он себя. Со злости засвистел старинную солдатскую походную песню. Какие там слова? «Соловей, соловей, пта-шеч-ка, канаре-еч-ка жалобно поет».

Раз-два, раз-два… А может, мне было бы лучше родиться пораньше? Ну, не в девятом веке, конечно, — это уж слишком далеко. Был бы я военным… или моряком… Военным моряком — вот кем. Как мой прадед, о котором отец рассказывал, что он плавал на подводной лодке и погиб в бою с фашистами. Вот-вот. Опоясался бы я широким кожаным ремнем с медной бляхой (а на бляхе — якорь) и знать бы не знал никакого Чернышева. И никакой Марты…

Щелкнуло в шлемофоне, голос инструктора возвестил:

— Внимание, курсанты! Кто свистит?

— Это я… — Морозов прокашлялся. — Курсант Морозов.

— Курсант Морозов, прекратите свистеть.

— Слушаюсь.

Раз-два, раз-два. Скорей бы выпуск, думал Морозов. Надоели наставники: реши уравнение, влезь в скафандре на гору, не свисти… Мне уже двадцать первый. Не мальчик уже. Теоретикам хорошо — Косте Веригину, Ильюшке Бурову. У них голова всегда занята космогоническими проблемами. Тау-излучение у них на уме. Чуть что неладно в этой, как ее… в личной жизни — пожалуйста, подопри щеку ладонью и размышляй о тау-частицах, пока в глазах не потемнеет. У меня такой отдушины нет — вот что плохо.

Хотя — почему же? Можно вспомнить что-нибудь из истории. Вот викинги… Нет, нет, к чертям викингов. Жакерию можно вспомнить, или — тоже неплохо — битву при Лепанто. Как звали командующего испано-венецианским флотом? Дон Хуан Австрийский, не так ли?

Нет, Дон Хуан, плохо ты мне помогаешь…

Впереди идущий начал огибать слева круто нависшую скалу. А чего ее обходить? Хорошенько оттолкнуться, р-раз — и ты на скале… Морозов посмотрел на цепочку курсантов. Инструктора с его красной повязкой на рукаве скафандра не видно: ушел вперед, скрылся за каменным выступом. Ну, так. Морозов присел, с силой оттолкнулся. Славно как взлетел! Но еще не долетев до верха нависшей скалы, Морозов понял, что прыжок получился неудачный: ноги поднимались вверх, выше головы, он медленно переворачивался в пустоте и пытался задержаться свободной рукой за шершавую стенку скалы, но не сумел. И так, вниз головой, раскорячившись, начал медленно падать в пропасть.

Хорошо, что это Луна. Не расшибусь… В худшем случае вывихну ногу…

Только он подумал это, как внизу косо скользнула серо-голубая тень. Кто-то из курсантов, как видно, бросился наперерез, чтобы задержать его падение.

— Не надо! — крикнул Морозов. — Я сам!

Наплывал каменный выступ. Не пролететь бы мимо. Морозов выгнулся, чтобы оказаться ближе к выступу, протянул руку, а в уши загудел ревун — это инструктор объявил тревогу. Ну и зря… Ага, зацепился! Еще немного проволокло вниз по инерции, но теперь-то опасность миновала: под рукой опора. Морозов подтянулся, встал на неровной площадке выступа. Чуть ниже барахтался, цепляясь за отвесную стенку, курсант, кинувшийся ему на помощь. Морозов протянул альпеншток, курсант ухватился за него. Через несколько секунд он стоял рядом с Морозовым, это был Заостровцев.

— Не ушибся? — спросил Морозов.

— Кажется, нет. — Узкое лицо Заостровцева за стеклом шлема было вдумчиво-спокойным, как всегда.

Ревун наконец умолк, раздался голос инструктора:

— Два курсанта внизу, объясните, что случилось.

Морозов ответил, что совершил неудачный прыжок, что теперь все в порядке, помощь не требуется, они с курсантом Заостровцевым будут продолжать восхождение.

— Курсант Морозов, вы были предупреждены, что прыжки запрещаются?

— Да.

— По возвращении на базу доложите руководителю практики, что получили замечание за невыдержанность.

— Слушаюсь, — со вздохом сказал Морозов.

Они всегда были вместе, хотя учились в разных институтах Учебного центра. По вечерам в студенческом клубе, на пляже, на спортплощадках — всегда вместе: Марта Роосаар из медицинского и ее «паладины» — так называли курсанта космонавигационного факультета Алешу Морозова и студентов-астрофизиков Илью Бурова и Костю Веригина.

Когда они шли по улицам студенческого городка, двое обычно вели Марту под руку. Шедший у стены отжимал шедшего с другой стороны на проезжую часть улицы, а тот в свою очередь старался идти так, чтобы «противник» терся о стенку. Третий вышагивал сзади, злорадно наступая двум соперникам на пятки. Марта смеялась, слушая их шутливые перебранки. Иногда она заступалась за того, кому доставалось больше всех, чаще — за Костю Веригина, который был не так остер на язык, как его соперники. Иногда — беспричинно — у нее портилось настроение и она уходила домой, оставляя «паладинов» в некоторой растерянности. Никому из троих Марта не отдавала явного предпочтения. В свою очередь «паладины» не искали предпочтения — может быть, потому, что каждый втайне опасался, что будет отвергнут. При этом все четверо, конечно, понимали, что долго так продолжаться не может. Что-то должно было перемениться.

И несколько месяцев назад, в апреле, все переменилось.

В День космонавтики приехали на праздничный вечер приглашенные пилоты, среди них — Федор Чернышев. Знаменитый Чернышев, который разыскал и вывез остатки экспедиции Бремзена, погибавшей в раскаленной пустыне Венеры. Чернышев, первым высадившийся на Фебу и доказавший, что Феба — бывшая комета, захваченная тяготением Сатурна. Белобрысый скуластый гигант, чья улыбка была знакома любому мальчишке планеты.

Чернышев с добродушной улыбкой выслушал речи, но сам выступать отказался. Он судил один тайм баскетбола и хотел было судить второй, но космонавигаторы стали возражать, заявляя, что он подсуживает противной стороне — медикам. Чернышев махнул рукой и пошел танцевать. При одной из перемен он оказался в паре с Мартой и после этого танцевал только с ней. Он увел Марту в парк. Привычный к перегрузкам, Чернышев не ощутил неудобства оттого, что три пары глаз просверлили его удаляющуюся спину.

Прижатыми к стене вдруг оказались все трое.

Чернышев зачастил в Учебный центр. Его желтый вертолет дежурил у корпуса медфака с усердием сторожевого пса. Спустя полтора месяца они поженились.