Джон Кристофер - Хранители

Роб объяснил.

– Да-да, понимаю, – кивнул директор. – Соседи. Конечно, они помогли тебе, но это, безусловно, не годится.

– Но у них есть свободная комната, сэр.

– Не годится, – спокойным, не терпящим возражений тоном повторил директор. – Ты будешь переведен в интернат в Барнсе. На сегодня от уроков я тебя освобождаю. Машина придет за тобой завтра в девять утра.

Роб сел в автобус, идущий к стадиону. Сегодня дежурил мистер Кеннели. По дороге Роб вспоминал все, что знал о государственных интернатах. Одни школы были хуже, другие – лучше, но все они славились репутацией пугала, внушавшего страх и презрение одновременно. Учились там не только сироты и дети несчастливых браков, но и малолетние преступники. О жизни в этих школах ходили ужасные слухи, особенно – об отвратительной пище и безобразной дисциплине.

Роб попросил передать мистеру Кеннели, что ждет его и, спустя минут десять, тот вышел из комнаты отдыха. А пока Роб смотрел на голографическом экране, что происходит на арене. В тот день состязались проволочные гладиаторы. Противники дрались короткими тупыми копьями из слоеного стекла, с натянутых на разной высоте и расстоянии друг от друга проволок. Запутанная система управления проволоками менялась от состязания к состязанию. Сорвавшись вниз, борцы могли упасть либо в воду, либо на твердую землю, утыканную искусственным колючим кустарником, сверкающим смертоносными шипами. Проигравший всегда получал увечья, часто – тяжкие, иногда – смертельные. На этот раз сражались трое. Один уже сорвался и, прихрамывая, ковылял прочь. Оставшиеся двое продолжали раскачиваться, обмениваясь ударами, освещенные синеватыми бликами защитного купола стадиона.

– А, Роб! Почему ты не в школе? – спросил мистер Кеннели.

Роб рассказал ему о том, что случилось. Мистер Кеннели выслушал, не перебивая.

– Они сказали, что мне нельзя у вас остаться! Но ведь это неправда?

– Мы бессильны против закона, – с трудом выговорил мистер Кеннели.

– Но ведь вы можете пойти и поговорить с ними, попросить за меня!

– Бесполезно.

– У нас в школе есть один мальчик, Джимми Маккей. У него в прошлом году умерла мама, и Джимми взяла к себе миссис Пирсон из вашего дома. Он так и живет у нее.

– Пирсоны могли усыновить его.

– А вы? Вы не можете меня усыновить?

– Без согласия твоей тети – нет.

– Но она не хочет брать меня к себе! Она сама сказала!

– Это вовсе не значит, что она готова отдать тебя первому встречному. Может, она надеется, что все утрясется, и тогда заберет тебя.

– Давайте спросим ее. Я уверен, она согласится.

– Все не так просто… – мистер Кеннели замолчал. Роб ждал. – Мне кажется, это лучший выход. Там ты будешь в безопасности.

– В безопасности? Почему?

Мистер Кеннели хотел что-то сказать, но, словно споря с собой, покачал головой.

– Там о тебе позаботятся. Да и со сверстниками будет интереснее. Мы с миссис Кеннели уже немолоды, с нами скучно.

– Вы сказали «в безопасности».

– Не обращай внимания – просто с языка сорвалось.

Мистер Кеннели избегал взгляда мальчика и внезапно, несмотря на оправдания и уловки, Роб понял главное: мистер Кеннели не хотел брать его к себе. Роб вспомнил о той ночи, когда мистер Кеннели не вступился за его отца. Но теперь он не чувствовал ненависти, скорее – безысходность и отчаянное одиночество.

– Хорошо, мистер Кеннели, – сказал Роб.

Он уже повернулся, чтобы уйти, как мистер Кеннели крепко схватил его за плечи, повернул к себе и пристально посмотрел прямо в глаза:

– Это для твоего же блага, Роб. Поверь мне. Я не могу сейчас всего объяснить, но это для твоего же блага.

На экране головизора один из борцов сделал выпад, нанося удар, второй парировал и сам ударил в ответ. На сей раз удачно – его противник упал на шипы, нелепо взмахнув руками.

– Я пойду домой, – сказал Роб. – Надо успеть собраться.

2. «ПОЗОР ШКОЛЫ!»

Интернат находился на берегу Темзы. Спортивные площадки и голые, без архитектурных излишеств, здания учебных корпусов, выстроенные с унылом стиле конца двадцатого столетия, раскинулись кольцом вокруг более современных жилых корпусов – казарменно-строгих внутри, но снаружи – раскрашенных в яркие радостные тона. Роба поселили в корпусе G, небесно-голубого цвета, с широкими извилистыми оранжевыми полосами.

Первые несколько дней он никак не мог войти в колею – сказывалось и недавнее потрясение, и обилие новых впечатлений. День был заполнен до отказа. В половине седьмого воспитанников будили резкие позывные по трансляции; потом, после свалки в умывальных, нужно было успеть одеться и ровно в семь быть на спортплощадке. Идти до нее приходилось четверть мили, только корпус H был еще дальше. В семь начиналась перекличка. Опоздавшие даже на полминуты заносились в «черный список» и, в наказание, вечером должны были выполнять дополнительные гимнастические упражнения.

Завтрак начинался в восемь. Строго говоря, до завтрака воспитанникам полагалась получасовая утренняя разминка, но очень скоро становилось ясно, что если не хочешь остаться голодным, лучше занять очередь в столовую. Кроме того, что пища была скверно приготовлена, ее просто не хватало. Тем, кто стоял в «хвосте», доставалась лишь отвратительная комковатая овсянка на воде, половинка переваренного «резинового» яйца или полкотлетки. И даже не всегда – прозрачный ломтик хлеба. Старшеклассники пробивали дорогу к началу очереди в последнюю минуту, а малышам не оставалось ничего другого, как покорно ждать.

Утренние уроки начинались в 8-45 и продолжались до 12-30, потом – перерыв на обед и снова – очередь в столовую. Днем – спортивные занятия до 4-30, вечерние уроки с 5 до 7, и до 9 – свободное время. В 9 часов в интернате выключался свет. Правда, в эти два часа свободы перед сном зачастую приходилось либо отрабатывать наказание за какую-нибудь провинность, либо выполнять одно из поручений, запас которых всегда имелся в избытке у любого старшеклассника. Каждый вечер Роб, совершенно обессиленный, падал на свою низенькую кровать с жестким бугристым матрацем и забывался тяжелым сном.

Понемногу Роб присмотрелся к своим соседям. В его дортуаре было тридцать мальчиков примерно одного возраста. В первую же ночь его насторожили странные звуки в дальнем конце комнаты: голоса, крики боли. Но тогда он слишком устал и не придал этому значения. На следующую ночь все повторилось и он понял, что происходит. Несколько старшеклассников издевались над каким-то несчастным мальчишкой. Роб слушал его крики и думал: «Вот Д'Артаньян не стал бы тихонько лежать в постели и терпеть такую несправедливость. Он бы проучил негодяев. Но разве найдешь среди этой дикой враждебной ватаги Портоса, Атоса и Арамиса?». Наконец, мучители ушли и засыпая, Роб еще слышал жалобные рыдания мальчика.