Зиновий Юрьев - Рука Кассандры

– Это было бы верно, – сказал Флавников, – если не одно маленькое обстоятельство. Дело в том, что я, как вы можете заметить, сижу спиной к двери, практически загородив ее. Ни один человек не мог бы войти в комнату без того, чтобы я встал и отодвинул стул. И еще одна деталька, которую мы сразу и не приметили: где Куроедов?

Члены сектора обвели взглядом друг друга, стены, пол, потолок, а Геродюк зачем-то начал один за другим выдвигать и задвигать ящики стола, за которым сидел.

– Позвольте, товарищи, – неуверенно спросил Павсанян и с силой погладил себя ладонью по макушке, отчего на голове проявилась тщательно замаскированная лысина. – Позвольте, но это же невозможно. Я отлично помню, что Александр Васильевич сидел именно на том стуле, на котором сейчас сидит… э… товарищ… господин… скажем, гражданин Абнеос из Трои. Или мы имеем дело со случаем массового гипноза, или…

– Что – или, Леон Суренович? – медленно спросил Геродюк.

– Или Александр Васильевич исчез из комнаты сектора, не проходя через дверь, а э… шорник Абнеос вошел, не входя.

– И вы как доктор наук и заведующий сектором полагаете, что это возможно? Что человек может появиться в комнате ниоткуда и исчезнуть никуда? Это же мистика, и мы с такой точкой зрения согласиться не можем.

– "Мы, вы, они"! – передразнил Геродюка Павсанян. – А вы, милейший Мирон Иванович, как вы интерпретируете создавшуюся ситуацию?

– Никак! – твердо сказал Геродюк и пристально взглянул в глаза заведующего сектором.

– Что значит – никак?

– А вот так, никак.

– Но вы признаете, что из комнаты совершенно невероятным способом исчез младший научный сотрудник Александр Васильевич Куроедов, а вместо него столь же необъяснимо появился э… человек, говорящий по-древнегречески и называющий себя Абнеосом из Трои?

– Нет, не признаю, Леон Суренович.

– Почему же?

– Потому что этого не может быть.

– Но перед вами сидит бородатый незнакомец? Да или нет?

– Нет, не сидит. И попрошу вас, Леон Суренович, не сталкивать нас в болото голой эмпирической мистики и поповщины.

– Леон Суренович, – пробормотала аспирантка Тиберман, – Абнеос говорит, что не понимает, как могут ссориться души умерших.

– Вполне логично с его точки зрения, – мягко сказал Флавников. – Давайте оставим споры и позвоним в милицию и директору института.

– Дело ваше, Сергей Иосифович, – Геродюк пожал плечами, – но мы лично звонить не будем. Мы покрывать чертовщину не собираемся. Для этого у нас в секторе есть другие, готовые беспринципно верить своим глазам. Нет, мы берклианство покрывать не будем.

– И не покрывайте, Мирон Иванович! – крикнул Павсанян. – От человека, который считает, что Деревянного Коня не было, я могу ожидать всего.

Флавников тем временем подтянул к себе телефон и позвонил сначала в милицию, а затем директору института.

– Я думаю, – сказал он членам сектора, – что нам лучше оставаться на своих местах. В прямом, конечно, смысле. В переносном – это уже прерогатива дирекции.

Павсанян резко откинулся на спинку кресла, а Геродюк томно полуприкрыл веки и слегка пожал плечами.

Абнеос, узнавший от аспирантки, что до царства теней ему еще далеко, был возбужден и все время ерзал на стуле, обстреливая аспирантку вопросами.

– Почему они ссорятся? – Он кивнул в сторону заведующего сектором и старшего научного сотрудника.

– Один из них считает, что тебя нет.

– Как это нет? Я есть. Меня зовут Абнеос, и я никогда не драл за хомуты втридорога, как Панф, или ставил гнилую кожу, как эта скупая жаба Рипей.

– И все-таки один из них говорит, что тебя нет. Он очень ученый человек. Старший научный… Ну, в общем, мудрец.

– Мистик – вот кто он. В хорошенькое место я попал, если люди здесь не верят своим глазам! – Бородатый даже вспотел от возмущения и вытер лоб краем одежды.

Послышался стук в дверь, и Флавников отодвинул стул. В комнату важно, словно океанский лайнер, вплыл директор, а за ним в фарватере вспомогательное судно – молоденький капитан милиции.

– Нуте-с, что у вас тут происходит, Леон Суренович? – неодобрительно спросил директор. Он был высоченного роста, и слова его падали сверху вниз. – Впрочем, позвольте мне вначале представить вам капитана Зырянова.

Капитан, с любопытством оглядывая присутствующих, наклонил голову.

– Так в чем же дело? – переспросил директор. Он был величествен, стар, сед, приятно округл и, несмотря на жизнь, проведенную в изучении Троянской войны, не любил ссор, склок, неприятностей и всего, что мешало ежедневному погружению в глубину веков.

– Видите ли, Модест Модестович, у нас случилась совершенно загадочная история. Во время заседания сектора вдруг необъяснимо исчез младший научный сотрудник Куроедов, а вместо него столь же необъяснимо появился вот этот… э… гражданин в белом хитоне. Он говорит по-древнегречески и уверяет, что он некий Абнеос, шорник из Трои.

Директор даже не удивился. За пятьдесят два года изучения Трои она стала более реальна, чем многие окружавшие его вещи. И хотя мозг его зарегистрировал чудовищность сообщения, он принял его сразу и без сомнений. Это было слишком хорошо, чтобы быть неправдой.

– Шорник из Трои? – Глаза директора молодо блеснули. – Что же вы сразу не сказали? Вы в этом уверены, Леон Суренович? Если это так – какой материал, какая сенсация!

– Я уже ни в чем не уверен, Модест Модестович. Тем более, что некоторые товарищи, вообще ставящие под сомнение правомерность существования нашего сектора, обвиняют меня в мистицизме и поповщине.

– Защитим, коллега, защитим, прикроем вас, так сказать, грудью. Дайте мне только живого троянца, и я переверну научный мир.

– Модест Модестович, – глухо сказал Геродюк, и голос его дрогнул. – Вы же прекрасно знаете, что последний живой троянец умер три тысячи лет назад. Стало быть… – Он чувствовал себя гордым и одиноким защитником крепости, и в жертвенности была какая-то горькая сладость.

– Не знаю, не знаю, товарищ Геродюк. – Это все пустяки.

– Три тысячи лет – пустяки?

«Пустяки»! Какие легкомысленные формулировки! – подумал Геродюк. – Какое неуважительное отношение к фактам. Прыгают как телята, разволновались из-за какого-то живого троянца, если он даже и существует, что, впрочем, совершенно невозможно. Да даже если и возможно, что такого случилось? И директор хорош – вместо того чтобы пресечь, еще и поощряет… Подумаешь – троянец! А принципы? Нет уж, извольте!"

– Не знаю, не знаю, – говорил тем временем директор. – Как, что и почему – это не по нашей части. Это по части капитана Зырянова.

Капитан снова коротко поклонился. С этими учеными историками нужно работать поаккуратнее, а то разом начнут майором Прониным звать. Он почувствовал легкий озноб волнения, который испытывал, выходя на сцену самодеятельного театра, в котором, по странной прихоти режиссера, всегда играл стариков, несколько раз глубоко вздохнул и сказал: