Адаптер - Борис Петров
Бесполые играли важную роль в обслуживании людей, тех, кто жил в первом круге или на окраинах второго. Никто не мог осквернить своим прикосновением или затаенным желанием чистого человека, не мог возжелать его тело, принизить его в своих подлых фантазиях. Это полностью исключало возможность близости между пациентом или клиентом с обслуживающим персоналом. Так соблюдалась чистота мыслей и тела мужчин и женщин. Бесполый не мог вызывать ничего, кроме чувства хозяина, управляющего роботом. Лиз испытывала к медсестре симпатию и, по легким прикосновениям, осторожным улыбкам понимала, что она взаимна. Медсестра, как могла, пыталась помочь ей. Лиз знала, точно знала, хотя и не видела этого, что она помогает и другим пациентам, понимая их боль и тревогу. И пускай клиника заявляла о полном излечении, восстановлении души и тела, на выходе Лиз ощущала незатихающую тревогу, боль и опустошение. Наверное, так и должно было быть, и цели достигнуты полностью — она становилась больше ни на что не способна. Лучше бы просто дали умереть или убили, но Лиз была нужна им, поэтому ее следовало контролировать, управлять, заставлять.
Врачи ушли. Дежурная фраза о хорошем дне и прекрасной динамике рассыпалась мелкой пылью на полу. В кабинете осталась Лиз и медсестра, готовившая костюм. Вот в эту дикую белую ткань, стягивавшую все тело, как кокон, Лиз должна нарядиться. Она сняла свое платье, аккуратно сложив на кушетке. Голое тело дрожало от холода, так и подразумевалось, температура в комнате стремительно падала, чтобы все чувства обострились, а кожа напряглась.
Облачение в костюм было неподвластно одному человеку, и если бы Лиз помогала женщина или мужчина, то их бы за это могли забить камнями на площади в четверг. Такое разрешалось только бесполому. Костюм отдаленно напоминал гидрокостюм для подводного плаванья, обвитый трубками и пружинными кабелями. На левой и правой руке Лиз были цифровые катетеры, синхронизировавшиеся с общей системой управления. Лиз не помнила, когда их установили — они были всегда, и она росла вместе с ними. Как и костюм, сделанный по ее фигуре, выросший вместе с ней.
Аквариум находился за стенкой, и Лиз знала, что за другой стенкой стоит точно такой же. Все комнаты соединялись смежными дверьми, но Лиз никогда не открывала их. В костюме было сложно двигаться, медсестра вела ее под руку, терпеливо ожидая, когда Лиз сделает шаг, другой, третий. Легче становилось, когда она опускалась в большую ванную, вделанную в пол. Ванна была глубокая, Лиз погружалась не сразу, система проверяла, как поступает кислород в прозрачную маску, а медсестра следила за Лиз. Кивнув на прощание, медсестра, поймав слабую улыбку Лиз, запустила погружение.
Костюм резко отяжелел, и она шла ко дну, но до дна было далеко. Лиз хотела попробовать достать до него, опуститься ниже, пыталась, двигалась, но все без толку: вокруг нее была толща зеленой воды. И почему вода должна была быть обязательно зеленая, ведь Лиз никогда не видела ни моря, ни океана. В аквариуме Лиз напоминала странную молекулу, раскрутившую свои электронные щупальца во все стороны. Шланги и кабеля находили свою пару, Лиз не слышала всех щелчков, только после ощутимого электрического разряда понимая, что ее подключили. В кровь хлынула липкая материя, что это было, Лиз не знала, но ощущения были такие, что кто-то вдавливает в нее это. Разряд, удар по всем болевым точкам, и тут же стимуляция эрогенных зон. Тело Лиз станция знала лучше ее самой, и, перед тем как отключиться, она каждый раз испытывала долгий пульсирующий оргазм, от которого было больно, внутри, там, где находится сердце, там, куда она спрятала от всех свою душу.
3. Ю-ли
Лиз приоткрыла глаза. Все было на месте, ничего не изменилось: все тот же слепящий белый свет, безликие стены и холодная кушетка. По правилам она должна была лежать на твердой подушке с тонкими иглами, больно врезавшимися в затылок и шею, но медсестра убирала этот пыточный инвентарь, и Лиз дремала на простой подушке, слишком простой для жителя первого круга. Она решила, что в конце курса попросит у медсестры эту подушку. Лиз знала, что на ней лежит только она, не чувствовалось других запахов, а обоняние, как и остальные чувства, сильно обострялось после аквариума. Как и кто переносил ее из аквариума, снимал костюм и переодевал в одноразовую пижаму из невесомой бледно-голубой ткани, она не знала. Сколько Лиз не пыталась вспомнить, заставить себя выстроит, воссоздать из затухающих осколков первые десять минут после процедуры, результатом была сильнейшая головная боль, словно скрытая подпрограмма блокирует сознание. Боль была невыносимой, в первые дни Лиз громко стонала, хотелось кричать, но сил не было. Позже она перестала об этом думать, примирившись с запретом, и он был не самым первым. Все ее сознание состояло из малого числа разрешающих команд и целого массива правил и запретов, и вряд ли у других было иначе. Странно, но обдумывать это Лиз могла, скрытая подпрограмма не замечала подобных рассуждений, как не замечала и вопросов, которые Лиз задавала сама себе, боясь спросить об этом даже авторедактор. Одним из таких вопросов, за который точно был положен длительный срок заключения и принудительных работ по очистке канализационных коллекторов, было желание понять, могут ли они читать мысли.
Открывать глаза не хотелось, и не потому, что свет резал глаза, а просто так. Лиз привыкла после процедуры вот так полежать и отпустить мысли на свободу. Первое время после аквариума голова была пустая, ни единой мысли. Врачи, объясняя ей фазы трансформации после лечения, называли это состояние ясным мышлением. Лиз ощущала глубокую и всепоглощающую пустоту. Интересно, знали ли эти люди с одинаковыми лицами, что действительно чувствует пациент? Лиз думала, что нет — ничего они не могли знать, эти самоуверенные дураки! И вот, в обширной пустоте сознания Лиз четко увидела крошечную светящуюся
