Голос Вселенной 1992 № 5 - Юрий Дмитриевич Петухов
Корр.: То есть – видеофильмы – своеобразное техническое средство?
А. Н.: И не только они. Возьмите тяжелый рок – это же прекрасный ключ для подключения к подсознанию. Добавьте во время концерта немного ультразвуковых колебаний, немного инфразвуковых, и зрителей можно заставить делать все, что угодно. Многие родители, кстати, отмечали, что, после начала увлечения рок-музыкой, дети начинали полнеть, либо худеть, становились сонливыми… начинались гормональные изменения. Падают слух, умственные способности… Фактически, концерты – своеобразная подготовка «полуфабрикатов» для зомби.
Тот же эффект – у сеансов наших телесенсов, которые были бы невозможны в любом цивилизованном обществе. Массовые телесеансы Кашпировского совпали с исследованиями нашего института, проводимыми в одном из северных районов страны. Результаты тестирования просто ужасающие. Внушаемость среди детей повышалась от 25 до 85 %, у взрослых – от 10–15 % до 65–70 % (до и после серии телесеансов). Резко возрастала скорость введения в транс, для многих было достаточно, практически, нескольких секунд. Повторяю, это жутко. Ведь такие люди не могут, не должны работать на местах, связанных с высокой степенью ответственности. Они не контролируют до конца свои действия, могут легко поддаться любому целенаправленному внушению. И аварии, типа Чернобыля, где, я считаю, такое внушение было сделано, возможно при помощи психотронных генераторов, будут еще и еще… Вероятность психовоздействия в Чернобыле? Не могли десять специалистов сделать последовательно четырнадцать ошибок в строго регламентированном процессе.'
И все эти телесенсы… просто не представляют ни сил, какими владеют, ни возможных последствий своего воздействия. Сам же факт их выпуска на экраны ТВ – целенаправленная обработка населения, большая политика…
С. Ильдаров
Открытое, мужественное лицо
Получилось так, что я должен был ехать в Латвию, в городок Смилтене. Я был рад – никогда не был в Латвии.
Но в те дни я бы согласился ехать куда угодно – лишь бы не оставаться на месте. Всё у меня шло вкривь, вкось. Это не то, что просто не везёт. Невезение – случайность. Со мной происходили вещи удручающе закономерные.
Человек, то есть я, ставит перед собой цель. Выполнение этой цели зависит от других людей. Человек обращается к этим людям, чтобы получить от них помощь, и все ему отказывают. «Ну что ж, – думает он, – я этого и ожидал», – и начинает преследовать другую цель, другими средствами, обращаясь к другим людям, и всегда получает от всех отказ. «Это невероятно, – думает он, – чтобы все отказали. Их же много. Неужели все они одинаковые?»
И я хожу с опущенными руками, и с головой, в бессилии наклонённой влево, и с печальными глазами.
И я опять иду к людям, облечённым полномочиями, и слышу от них: «Нет».
Нет. Нет. Нет. Нет.
Это должно иметь конец.
Например, мне скажут: «Завтра тебя убьют». И я пишу прошения о помиловании, и пытаюсь сломать решетку в окне камеры, и обращаюсь к стражнику, и к адвокату, и к судье, и к прокурору, и ещё к каким-то лицам.
Прошение отклоняется, прутья решетки толще моих рук, у стражника и всех остальных каменные лица, и они говорят: «Нет».
Я плачу, потому что это – сон – наяву я никогда не плачу – и умоляю о пощаде, но никто не внимает мольбам, и меня сбрасывают в пропасть, и я просыпаюсь, и тело моё покрыто студёным потом, и вырисовываются очертания моей комнаты, я вдыхаю радостно ~ в эту минуту я счастлив.
Счастлив, что жив.
Я поехал в Латвию, убегал от отчаяния.
Я уже не ждал. Пути к отступлению были отрезаны. Впереди – беспросветный мрак.
Каждые пять минут я с тоской смотрел на часы. Я ещё надеялся.
Вот пошёл двенадцатый час.
Въехали в большой тёмный город, с немногими огнями. Я проникся уверенностью, что это уже Цесис.
Действительно, автобус описал большой круг и остановился. Я вышел из него и каким-то образом мгновенно остался один – все куда-то разошлись.
Тусклый свет лампочки над входом в автовокзал лишь подчёркивал окружившую меня темноту.
Два забытых автомобиля стояли на другой стороне улицы. Пожилая женщина подошла к одному из них и села.
В машине был шофёр. Это оказалось такси. Отъезжающая машина взорвала ночную тишину.
Огромная молния осветила небо, превратила спящий город в фантастическую страну.
Я оказался на тротуаре и закурил.
Навстречу мне шёл человек.
– Простите, – сказал я, и он остановился.
Он был чуть повыше меня ростом, в светлом дождевике. Аккуратная чёрная причёска обрамляла его бледное худое лицо – открытое, мужественное, немного обветренное. Лицо казалось загорелым из-за ослепительной белизны белков глаз. Чёрные зрачки пронзали мои глаза. Я спросил:
– Вы не знаете, каким транспортом сейчас я могу добраться до Смилтене?
Человек внимательно смотрел на меня. Потом сказал с сильным акцентом:
– Я сам не знаю. Мне тоже надо в Смилтене. Автобусы уже не ходят.
– Извините, – сказал я.
Я повернулся и пошёл следом за ним. Мы шли по широкой улице с двухэтажными домами. Я прочёл: «Гагарина иела». Улица Гагарина.
Человек остановился и начал беседовать с рыжим кудрявым парнем.
Я стоял в нескольких шагах от них.
Человек обернулся и взглянул на меня.
Лицо его было тщательно выбритое и при свете фонаря казалось синеватым. От глаз веяло холодом.
Я тронулся с места и вышел на площадь с сиротливые памятником посредине. Почему-то свернул направо. Ватагами парни ходили по улице это беспокоило меня.
Впереди было высокое освещённое здание. Ресторан.
Здесь же были кафейница и эдница – столовая.
Кучка молодых людей штурмовала дверь ресторана. Я прошёл мимо, хотя чувствовал голод.
Показался ещё один освещённый дом – жёлтый, двухэтажный, на другой стороне тёмной улицы. Я пересёк улицу и взобрался на крыльцо дома. Прочёт табличку: «Виесница». Гостиница. То, что мне нужно.
Очередь у окошка администратора. Передо мной – четверо.
Первым был похожий на русского интеллигентного вид; толстяк с полнокровным бугристым лицом.
На стене справа от меня – прейскурант. Маленькая и дешёвая гостиница: стоимость мест от 60 коп. до 1 р. 30 коп.
Вторым был парень баскетбольного роста, третьей – юная девица с тёмно-каштановыми
