Дом в ноябре - Лаумер Кейт

– Ничего там нет, ага.

Он по новой набросился на стену, расширил отверстие и пробрался внутрь. Он был в комнате Лори.

На комоде и прикроватном столике толстым слоем лежала пыль. Бумаги и книги в беспорядке валялись на столе. Он открыл дверь платяного шкафа. С вешалок свешивалась пыльная одежда Лори. Он прикоснулся к бледно-голубому свитеру, который Джилл подарила дочери на её последний день рождения.

– Лори, – прошептал он, – где же ты?

Его взгляд упал на тоненькую книжку, лежавшую на полке: выпускной альбом. Он поднял его, пролистал страницы с расположенными в ряд фотографиями. И её фото было там среди прочих, её улыбка и светлые волосы. Он вырвал фотографию, сложил пополам и убрал в карман рубашки.

Он покинул комнату, прошёл по обломкам штукатурки, усеивавшим прихожую, безотчётно стараясь на них не наступать, чтобы не испачкать пылью ковёр.

– Начни с самого верха, – сказал он себе. – Проверь весь дом. Посмотри, что ещё в этом деле брехня.

Чердак выглядел как обычно: длинные косые лучи раннего солнца пробиваются сквозь запылённое окно и ложатся на старый ковёр, древние чемоданы, картонные коробки, набитые неразличимыми осколками прошлых жизней: сломанными игрушками, старыми латунными лампами, вытертой велюровой мебелью. Старый добрый фронтирный «Кольт» 44-го калибра в чёрной кожаной кобуре висел на крючке. Он снял его. Было видно, что гильзы проржавели. Никак не узнаешь, будет ли он стрелять, пистолет двадцать лет никто не трогал. Он зарядил оружие и прицепил его на пояс.

Комнату за комнатой он проверил весь остальной дом. Всё выглядело совершенно обычно, только изрядно запылённо и кровати были не застелены. Полки в кладовке были заставлены выстроившимися по ранжиру упаковками мыльных хлопьев, моющих средств, каких-то собачьих кормов, бумажных салфеток (Джилл их ненавидела), диетических хлопьев, консервированной мамалыги и сладкого картофеля. На заднем крыльце валялась куча картонок.

Он обнаружил бутылку виски и налил себе что-то около четырёх унций. Скотч немного прочистил ему мозги. Однако тело по-прежнему словно онемело, как большой палец в тот короткий момент, когда молотком ты по нему попал, а настоящая боль ещё не пришла. На скрученном настенном календаре дни ноября были зачёркнуты вплоть до пятнадцатого.

Он прошёл в спальню, посмотрел в окно. Аккуратная улица был тиха. Видно было лишь несколько машин, припаркованных на подъездной дорожке или у обочины. Выглядели они слегка пыльно, так, будто некоторое время на них никуда не ездили.

Опавшие листья лежали на мостовой и тротуарах непотревоженные движением. Он прошёл к телефону в прихожей, снял трубку и послушал ровное гудение тонального сигнала. Он набрал ноль. Когда прошло двадцать пять гудков, он положил трубку.

Он включил телевизор. Спустя пол-минуты динамик затрещал. Он покрутил настройки: помехи на всех каналах.

Он взял из шкафа пальто, прошёл к чёрному ходу и выглянул в сад. Утреннее солнце лежало на спящих цветниках, облетевших кустарниках, высохшей траве. Внутри живой изгороди щебетала птица. Он покинул дом, быстрым шагом направившись в гараж. Ворота были заперты. Через окно был виден двухлетний Бьюик. Из-за темноты внутри на сто процентов уверенным было быть нельзя, но по всей видимости одно из передних колёс практически полностью спустило.

Держась кустарника он пересёк оставшуюся часть сада Бартлеттов. Дом безмолвно высился, залитый светом утра. Одно из окон первого этажа было разбито. Лёгкий ветерок тащил бумажный комочек по высохшей траве. Рядом с дорожкой сквозь чёрную землю пробивались зелёные побеги. Через несколько недель расцветут нарциссы. Мэллори прошёл к задней двери, почти уверившись, что встретит там Мэг Бартлетт, как всегда пухленькую и в фартуке, а она помашет ему рукой и пригласит на кофе.

Какая-то неправильность в увиденном терзала его. Он остановился и посмотрел назад.

Нарциссы.

Нарциссы не появляются раньше марта, край – в конце февраля. Но сейчас ведь ноябрь, так? Или осень сменилась весной за одну ночь? Три месяца канули в никуда. Что произошло за эти девяносто дней?

Он не знал. Не мог вспомнить.

Он двинулся дальше, открыл незапертую калитку и постучал в заднюю дверь. Ответа не последовало. Он пошёл к передней части дома.

Куча старой одежды лежала прямо на дороге. Подойдя ближе, он увидел, что осталось от человека, носившего некогда эту одежду. Скрюченные руки впились в землю, череп обтянут кожей, зубы разъехались в жёлтой ухмылке. Он узнал курчавые седые волосы. Фред Бартлетт, его сосед в течение десяти лет.

Обогнув мумию, Мэллори выбрался к фасаду.

В редкой тени высохших деревьев он двинулся по тротуару. Высокие сорняки росли на некогда безупречных газонах. Когда-то блестевшие машины стояли на полуспущенных шинах, их окна запорошила пыль. Эркерные окна кирпичного дома на полпути к границе квартала зияли чёрной пустотой.

На крылечках стояли полные бутылки молока. Пожелтевшие конверты высовывались из почтовых ящиков. На углу в дренажной канаве лежала дохлая собака, наполовину засыпанная листьями и скалящая высохшую пасть. В голубом небе над крышами царила загадочная башня.

Школа была в следующем квартале. Мэллори пересёк безмолвную игровую площадку, где по прокалённой земле носился бумажный мусор, и вошёл в здание через затенённую сводчатую галерею. Двери были не заперты; его шаги нарушили мертвящую тишину. Он прошёл по коридору, изучая имена, написанные на дверях и заметил имя учителя Рэнди. Дверь была полуоткрыта. Внутри по всему полу были разбросаны какие-то бумаги. Меловые надписи на доске были испещрены пятнами и полосами. Мёртвая герань торчала в раскрашенном глиняном горшке. Бумажные индейки и головы паломников, наклеенные на оконные стёкла, отвалились и валялись на полу среди прочего мусора. На парте, за которой, как помнилось Мэллори, сидел Рэнди, лежал изодранный учебник географии.

Дети здесь не появлялись по крайней мере какое-то время.

Странно было видеть центральные улицы, залитые холодным утренним светом, пустыми. На углу Мэйн-стрит и Джефферсон-стрит две пустые машины перегородили перекрёсток, передние колеса зажаты в мешанине металла. Вон выбитое окно в следующем квартале – винно-водочный магазин. Несколько бутылок лежали в витрине среди осколков стекла, в остальном магазин выглядел неповреждённым. Мэллори дёрнулся из-за внезапного щёлк! потом понял, что светофоры по-прежнему работают.

В трёх кварталах впереди улица оканчивалась безликой стеной сложенной из какого-то унылого чёрного материала.

Мэллори медленно подобрался к ней. Стена была в пять футов высотой, пересекала тротуар и газоны в обе стороны, прорезая дома, оказавшиеся у неё на пути. Не было никаких обломков, никакого беспорядка, тем не менее он видел выставленные на всеобщее обозрение обои, фотографии над кроватями в комнатах, разрезанных напополам, словно у кукольного домика. В двух сотнях ярдах позади стены высилась башня, её очертания расплывались словно радуга. Двадцать акров земли, окруженные стеной были безлики и голы, словно бетонная плита. Видимых входов в башню не было.

Где-то вдалеке завыла сирена.

Мэллори отступил к ближайшему дому и прижался к стене под прикрытием группки кедров. Часть стены откинулась, будто ворота. Показалась голова нестройной людской колонны, выходящей с огороженной территории. Там были мужчины, женщины, дети. Шли они бодро, не разговаривая, вытекали из ворот и двигались по улице. Многие из них были совершенно несуразно одеты: непричёсанная женщина средних лет шагала босиком, обряженная в изорванное и испачканное вечернее платье. Сутулый мужчина ковылял в испачканном купальном халате, обнимая сам себя. Ещё один хромал в заношенных до дыр башмаках, изодранный верх обуви хлопал его по лодыжкам. Все они выглядели помятыми, потрёпанными, бедно одетыми, с одинаковыми худыми лицами, некоторые на грани истощения. Как узники концлагеря, марширующие в газовую камеру, они выглядели, подумалось Мэллори. Однако среди них не было ни Джиллиан, ни детей.