Ноэми Норд - Кровь Рафаэля. Круг Тварей. Круг Ведьм
Алессандрио любил камни. Но ценные самородки он не спешил огранить. Неотшлифованные и грубые кристаллы таят в философском хаосе бездну перемен.
Во вместительных ларях томились в ожидании трансформации алые на сколе куски драконьей крови, антимониума и красного льва, игольчатые кристаллы свинцового блеска, прозрачные иглы ядовитого реальгара и пышущего магмой аурипигмента.
В манускрипте Термигона обнаружилось множество засекреченных терминов. Маги скрывали удачи не только от людского глаза, но и от самого дьявола. Древние трактаты о философском камне или гомункулусах недоступны миру простых людей.
Художник удивился, что легко расшифровал секретные записи великого Термигона.
«Сульфур и Меркурий, брачно соединив,получи гермафродита,он ребис, эликсир всего.Чтобы обрести Золотое Руно,убей зловонного дракона.Струпья и грязь – его примета.Лишь только разглядишь субстанцию Зерцала в нем,знай, воссияет разомЛуна, и Фаэтон, и Меркурий.И сделай так:Из Хаоса Мудрецов избери девять камней.Из них – четыре.Создай кристалл главенства.И раствори Царя в витриоле Адептов».
Бакалейщик ни за что не догадался бы, чем занимается в подвале полунищий художник. На все вопросы Алессандрио отвечал: «Я растираю краски».
В один из дней, когда Алессандрио отлучился прикупить аурихальцита для «стреноживания пожирающего хвост», толстяк тайно влез в мастерскую и, сняв с полки толстенный фолиант, прочитал:
«Он есть чешуйчатый дракон,Ядовитый змей,И он же любимая дочь Сатурна.Сорви лохмотья, раздолби и растолки —И тогда увидишь свет его совершенства».
«Ба! – присвистнул он. – Алхимия! А жилец-то не глуп. Надо предупредить Совет Десяти. Городская управа запретит на пиротехнику и опасные вещества. Алхимик он или сам сатана, пусть катится подальше от прелестей моей славной женушки».
В Совете Десяти посмеялись над ревнивцем:
– Ступай, Мазини, по делам. Не препятствуй малярным работам на вилле маршала Строцци.
– И не жалуйся на зловонье. Благо, серный дух на пользу оливам, да и крыс отгоняет.
– Но ведьмачество вне закона!
– А в чем ты видишь ведьмачество? В паре установленных атаноров? Алессандрио варит вермильон. И, кстати, отменного качества.
– Если бы только вермильон! Краскотер хранит черные книги. В немалом количестве скупает их у беглых морранов.
– Ступай, Мазини, выясни, для чего нужны черные книги художнику. Уж не для растопки ли тиглей? Краскотер знает лучше тебя, как выплавляется отличный вермильон или паталь. Так что, иди, Мазини, торгуй сладостями, и не жадничай. А то много жалоб на тебя поступает. Народ обижается, что бакалейщик несговорчив, упрям и в долг даже полфунта соли не даст по нужде. А хлеб твой нередко черств, и лавка после заката на замке. Гляди, конкурентов у тебя много, а бизнес не любит жалобщиков, хотя и жена у тебя красавица.
Паола, вездесущий тролль, раньше мужа побывала в мастерской на нижнем этаже и давно оповестила горожан о том, что варится по ночам в в печах постояльца:
– Алессандрио не колдун. Он краскотер. Паталь и муссивное золото для шкатулок нынче нарасхват. Но дороже золота ультрамарин. Добывать его – адский труд. Заказчики не ждут, и красавчику приходится работать по ночам. А чтобы добыть вермильон, нужно сутками вываривать ртуть, серу и кадмий. Красные пигменты тоже в цене. А еще Алессандрио квасит в голубином помете свинцовые пластины и процеживает из дерьма (фу, фу, фу!), греческие белила, никому их не советую брать.
Из-за перегона сернистого ангидрида даже зимний ветер не мог смести со двора страшную вонь, и Марко Мазини, которого по ночам преследовал дух жженой серы, возненавидел художника.
Однажды он ворвался в мастерскую и выбросил на улицу массивный сундук краскотера. Тот покатился вниз по улице, дымя серой и угольной пылью.
Не к добру выскочила крошка Паола, тряся папильотками, раскричалась так, что полгорода сбежалось на шум.
Примчался в повозке даже сам Содома со сворой учеников, пропахших индейскими травами. Они притащили с собой распятие в человеческий рост и принялись примерять его Мазини:
– А не сгодишься ли ты, бакалейщик, для натуры? Уважь папского живописца!
От озорства Содомы в городе уже настрадался не один трактирщик. Пришлось Мазини, хлопнув дверью, в сердцах пробурчать хохочущей жене:
– Делай, Паола, что знаешь, но с этих пор торгуй на своей половине, а я в стороне.
– Полно ругаться, – ответила довольная супруга. – Алессандрио – гений и со временем обойдет мастера Содому на полкорпуса в забег, это точно.
– Уж слишком затянулось ученичество. Надеюсь, завтра гений заплатит и за аренду, и за порчу воздуха под окном.
– Да полно! Поговаривают, что Алессандрио ни кто иной, как внебрачный сын благородного Содомы. Осталось только оформить бумаги.
– А хоть бы и сын! В моем бюджете это ничего не изменит. Содома сам на мели, вчерашние скачки продул, – бакалейщик зевнул, почесывая под мышками. – А ты, заступница нищебродов, пошла в постель!
5. Спиногрыз Лауретты
История рождения Алессандрио каждому сиенцу успела наскучить, как заезженный анекдот. Едва на горизонте показывалась роскошная грудь и крутые бедра известной потаскушки Лауретты, лица мужчин непроизвольно расплывались от приятных воспоминаний, а женщины грозно хмурили брови и сверкали глазами, ища под ногами булыжник потяжелей.
Проиграв отчий дом на скачках, Лауретта пошла по рукам таких же, как сама, легкомысленных кавалеров из свиты Содомы. Юнцы, как на подбор, блистали талантами, гордились дорогими заказами.
Соблазнительные формы Лауретты украсили банные и спальные комнаты богатых вилл и домов. Заказы на обольстительную «Мадонну Шлюху» росли.
Ученики Содомы любили грудастую натурщицу.
Хохотушку изображали сидящей то на коленях у Содомы, то у банкира Киджи, а кое-кто дерзнул обрамить шалунью в одном кресле с папой.
По рукам гуляли карикатуры на маршала Строцци, щекочущего бакенбардами выпавшую из корсета роскошную грудь таинственной незнакомки.
Но имя незнакомки никто не спрашивал.
Пирушки продолжались, пока Лауретта неожиданно для всех не разрешилась мальчиком. Она пыталась подбросить малютку Содоме, но жена маэстро вместе с трио карликовых левреток исполнила такой безумный по содержанию куплет, что несчастная с младенцем на руках тут же обратилась в бегство.
Стареющая Лауретта удалилась в пригород Сиены, и там, в ветхом бунгало на щедрых виноградниках затаилась со своим безродным выродком.
Содома несколько раз навещал малютку, но отцовство не признал: «Вот эта родинка у виска не моя, хотя она и признак гениальности. А взгляд у озорника, моя шалунья, ну точно, как у маршала».
Прошло десять лет, и беззубая карга Лауретта, встретив на скачках Содому, бросила в его лицо рисунки малыша:
– Что же ты, великий живописец, тратишь время на чужих бездарей? А непризнанное дарование, унаследовавшее талант гениального отца, рисует сажей, замешанной на сиротских соплях!
Содома, рассмотрев каракули, густо покраснел, засуетился и украдкой сунул в карман Лауретты увесистый кошелек:
– Бери, шантажистка, хватай, накорми кукушонка! Он не от меня. Но тоже гений.
Потом старый мастер еще долго вздыхал о заначке, которую тайно от супруги намеревался поставить на Звездокрыла.
На Звездокрыла поставила сама Лауретта и, кстати, немало выиграла.
Она сняла угол возле часовни Девы Марии, приодела мальчишку, навесила ему на шею бант и отвела к мастеру.
– Безусловный талант! – Содома поддержал уверенность матери в гениальности чада и дал рекомендацию подкидышу для обучения в Риме.
– Только Рим способен воспитать настоящего живописца, – шепнул он на прощание мальчугану. – Езжай в академию, сынок, внимай гениям, не у меня, жалкого подражателя, учись, а у великого Рафаэлло, чью оброненную кисть поднять за честь счел даже папа римский. Туда, сокровище, поспеши, в Рим! Жаль, что ангела Рафаэлло забрал к себе господь раньше положенного срока. Беда, что не увидишь, как рождаются настоящие шедевры. Лишь Рафаэлло Санцио способен затмить творения Творца. Тебе предстоит учиться у мертвеца. Но знай, что гениальность бессмертна.
– К папе римскому послал?! С ума сошел! Не пущу! Нельзя! – кричала и плакала мать.
Но успокоилась, когда Содома прислал ей бочонок превосходного тосканского бордо.
Содома прожил долгую безбедную жизнь и, почив, оставил наследникам усадьбу, заполненную тридцатью ручными барсуками, восемью скаковыми жеребцами, египетским крокодилом, говорящим вороном и тремя фуриями женского рода.
