Сергей Павлов - Лунная радуга. Книга 2. Научно-фантастический роман
Чаша посадочного котлована пульсировала желтыми волнами светосигналов. За пределами чаши — освещенные прожекторами утесы. В трещинах сверкал снег, вспыхивали маяки, а еще дальше и выше громоздились в темное небо дисковидные секции башни катапультера. Вой смолк. Над котлованом золотисто блеснуло длинное тело бескрылого лайнера — хлесткий удар потряс галерейные стекла. Иглолет вертикально скользнул в причальный колодец — оттуда с грохотом вырвался столб пара; объявили прибытие иглолета с Камчатки. Больше смотреть было не на что.
— Змей Горыныч, — сказала Лилия.
На ее слова обратили внимание, нашлись комментаторы: «Смотрите, как интересно интерпретирует свои восприятия этот ребенок!» — и он почувствовал отцовскую гордость. Объявили посадку. Он взял дочь на руки и вместе со всеми заторопился к перрону, вдоль которого уже лоснились, как мыльные пузыри, кабины лифтов.
Стремительный спуск. Вагон тоннельного пневмотранса. Посадочный зал — очень высокий, многоярусный, яркий, с оранжевыми спиралями вокруг эскалаторных виадуков. Тамбур-потерна, в котором всегда стоят запахи перегретых металлопластиков, смазки. Залитый розовым светом люк лайнера, стерильно-белая внутренность салона, мягкие глыбы противоперегрузочных кресел, качающихся на осях и щелкающих при малейшем движении. Наконец, жужжание герметизаторов, холодок вентиляции, последние советы бортового радиоспикера и первые толчки на старт-люнете в пусковом канале катапультера. Все это едва уловимо проскальзывало мимо сознания — он приятно был озабочен одним: удобствами для малышки. Даже на взлете все еще не хотел расставаться с ощущением безмятежности, но характерный рывок при выходе из канала, гул водородного двигателя и легкие перегрузки решительно дали понять: сегодняшний замечательный день подходит к концу… Вспыхнула надпись: «Высота 105 км, приготовиться к невесомости». Он распахнул противоперегрузочный кокон соседнего кресла — Лилия мигом перебралась к нему на руки. Как и всегда после старта, она выглядела несколько ошеломленной. Обхватив его шею ручонками, уткнулась в плечо.
— Не испугалась, малышка?
— Н-нет…
— Молодец. Смотри: включили обзорный экран. Видишь, какие яркие звезды.
Она посмотрела на звезды, как смотрят дети на снег в разгул метели. Отвернулась, притихла. Загорелое личико стало спокойно-сосредоточенным, веки слипались.
— Папа, ты завтра уедешь?
— Да. Завтра… Ты не скучай без меня, ладно? Я постараюсь почаще встречаться с тобой на экране видеотектора.
Вдруг она встрепенулась, возбужденная какой-то мыслью:
— Пап!..
— Ну?
— А можно, ты возьмешь с собой и меня?
— Видишь ли, маленькая… Мама приедет и тебя не застанет. Получится нехорошо, ведь правда?
Она кивнула. Плотнее прижалась к плечу — слева, где сердце.
Отработав маршевый участок пути, двигатель смолк. Мгновения невесомости — иглолет выбрался на вершину своей баллистической траектории и словно остановился. Повис в пространстве, усеянном глазами звезд. Девочка спит, над ее колыбелью склонилась Вселенная. Будь осторожна и ласкова, Звездная Мать, у тебя на плече молодая звезда — твой ребенок…
* * *Андрей открыл глаза в полумрак спального грота. Вышел из состояния сна легко. Будто и не спал вовсе. Ерунда — спал. И спал, хвала сонотрону, приятно. Сонотроника — превосходная, оказывается, вещь. Жаль, не знал этого раньше… Механически усвоил на лекциях принцип работы сонотронных систем и после экзамена не помнил почти ничего, кроме основных приемов пользования. Помнится, аудиторию позабавил способ нейтрализации навязчивых снов: перед уходом в дремотное царство Морфея надо было, тронув кнопку у изголовья, думать о разных растениях. Лучше всего — о цветах. В итоге, фантасмагорический коллаж тяжелых, с переживаниями сновидений, от которых иногда просыпаешься в холодном поту, обязательно подменялся реалиями спокойных воспоминаний. Воспоминаний во сне. Он никогда не пользовался услугами сонотронной техники, но вчера, минуту поколебавшись, решил попробовать. Не потому, что побаивался ночного кошмара, а так… Не хотелось видеть во сне Валентину. Нажав кнопку у изголовья, стал добросовестно думать о разных растениях. Ирония обстоятельств: думая о растениях, он не мог не думать о Валентине… Сонотрон не подвел. Она не приснилась, и впервые в жизни он был этому рад. Вот до чего дошли дела… Ну что ж, дела, значит, дошли теперь и до этого.
Едкая горечь обиды и гнева разлилась в груди. Сжав зубы, Андрей повернулся на бок, отшвырнул одеяло, приказал себе успокоиться. Без одеяла он чувствовал, как над постелью циркулирует холодный воздух. За пределами грота в лунном сиянии голубела лесная поляна. Таежная. Поляна была под снегом. Под снежными шапками были голые ветви двух старых берез, лапы темнеющих за ними пихт и черный навал бурелома. Рослые пихты стояли стеной, но даже эта стена не могла заслонить богатырских верхушек кедровника. К березам пробиралась рысь. Он долго смотрел на нее. Снег был мягкий, рысь пробиралась с трудом, оставляя в сугробах хорошо заметную борозду.
Тонко заныл сигнал будильника. Андрей по привычке пружинно сжался перед тем, как вскочить, но вспомнил: торопиться некуда. Вдобавок надо пройти медосмотр. Проходить его лежа в постели менее хлопотно.
Он провел ладонью по голой груди. Горькая муть еще не осела.
* * *Что-то надо с этим делать, Валентина. Но что? Мне одному все равно ничего не решить. А решать вдвоем ты почему-то не захотела. Чем объяснить твое нежелание встретиться? И это нелепое бегство… Разлюбила?… Приди и скажи об этом открыто и внятно. За пять лет ты хорошо изучила меня и могла бы не опасаться, что я устрою тебе неприятную сцену — обезумею от ярости или стану валяться в ногах, просить, умолять. Знала, что ничего этого не было бы, и знала отлично. Не моей, значит, слабости опасалась — своей? Еще не уверилась в правоте своего состояния чувств?… Похоже. Иначе ты поступила бы по-другому, я ведь тоже знаю тебя… Ладно, подумай и разберись. Время есть. До моего возвращения. Будем обдумывать и разбираться порознь, уж раз ты так захотела. Правда, мне разбираться особенно не в чем. Люблю тебя и безумно боюсь потерять. Понимаешь? Безумно!..
До мельчайших подробностей помню все, что у нас было общего. С того самого дня, когда я бродил, как лунатик, по аллеям дендрария и как губка впитывал ботанические сведения, которые ты с наивностью строгой школьной учительницы старалась втиснуть нам в черепные коробки всем поровну. Впервые в жизни покорно, как теленок в стаде, я прошел с экскурсионной группой от начала до конца. А когда эта группа ушла, тут же включился в другую — чтобы слышать твой голос. Чтобы ловить на себе настороженно-строгие взгляды твоих карих с зеленой крапинкой глаз. Это меня волновало… Я чуть-чуть опоздал — ты успела уже представиться экскурсантам, — и мне захотелось угадать твое имя. На счастье. Мысленно перебрал десятки имен — и простых, и редкостных, и экзотических — и почему-то выбрал Диану. Для страховки подумал, что если ты не Диана, то хотя бы одно из имен, подсказанных мне интуицией, будет твое. Увы, среди них не было Валентины… Я смотрел, как блики прокалывающего листву солнца загадочно меняют выражение на твоем таком очаровательно строгом лице, дрожат на темных твоих волосах, и в золотисто-дрожащем этом узоре мне чудился некий таинственный иероглиф судьбы. В простой и милой прическе «Аленушка», в холодноватых (до резкости) и красиво (до жути) удлиненных глазах чудилось нечто языческое…
А потом были лунные блики на море. Был крошечный остров — голые камни, нагретые за день. Мы приплыли на эти камни прямо в одежде, выбрались, тяжело дыша, с нас текло, твои босоножки торчали у меня из карманов, а свои полукеды я утопил — мы вели себя как сумасшедшие. Где-то зудел катер, чьи-то голоса упрашивали нас вернуться обратно, ты не ответила, я обнял тебя, сильно, бережно, благодарно, и ощутил, как бьется твое сердце, участилось дыхание. Мокрые волосы блестели под луной, казались совершенно черными и пахли морем, в лунном блеске голые плечи были призрачно-белыми, призрачный свет на запрокинутом белом лице, на губах, неожиданно полуоткрытых, теплых и нежных…
* * *— Доброе утро, — донеслось со стороны изголовья. — Если позволите — дистанционный вариант медосмотра. — Голос тихий и скользкий, как шелест шелковой ткани. — Вы готовы?
Из медицинского бокса выполз пенал и, повернувшись, вывалил на постель содержимое. Андрей нашарил мягкий шлем, усеянный бородавками датчиков, молча надел. Ощущая холод металла, натянул довольно тугие носки и перчатки.
— Музыку? Новости? — заботливо прошелестел автомат.
— Да, новости Внеземелья. Голос мужской. Без экрана. — Андрей уставился в потолок. Под сводами грота ничего не было видно, кроме тускло блестевших кончиков сталактитов.
