Ольга Елисеева - Сокол на запястье

-- Жаль платить, -- сказала она Филопатру, -- Но боги не зря пустили табун кочевников мимо Дороса. Мы должны жеребца коня и подарить его хозяевам жизни на Дионисиды. Иначе они обидятся.

Староста попытался возразить, но Алида остановила его властным жестом.

-- Молчи, Филопатр! Не вызывай гнев на наши головы. Разве для смертных цветет в мире такая красота?

Никто не посмел прикоснуться к дымчатому коню, и лишь Элаку было позволено ухаживать за ним. За год юноша так привязался к Белерофонту, что и сейчас не верил в возможность потерять его.

Под защитой колючих кустов он решил пробраться над дорогой вдоль белой скальной гряды. Элак не испытывал страха. Ни сгущающиеся сумерки, ни осенний холодок, вместе с ветром пробиравшийся за шиворот туники, не смущали его. А чувство того, что он делает что-то запретное, не предназначенное для обычного человека, только раззадоривало юношу.

Он всегда казался странным. Может быть, сын жрицы и правда не вполне принадлежал этому миру, а его отцом был кто-то из неистовых лесных духов? В свои 15 Элак не оставил в деревне ни одной девушки или молодой женщины, которая не сошлась бы с ним под жарким летним небом. А ведь только прошлой весной перед севом Алида привела сына за руку на свежевспаханное поле, по которому кружились хороводы крестьянок. Их смуглые тела томительно поблескивали в темноте, как пенки на топленом масле.

-- Иди, -- жрица подтолкнула мальчика. -- Пусть земля родит и женщины будут полны твоим семенем, но смотри, не роняй мимо лона.

Именно на его силе, которой желчно завидовали другое мужчины, Алида основывала право сына в будущем занять место правителя Дороса. Даже Филопатр, говорят, когда-то на плечах поднимавший быка, был немощен рядом с ним.

Элака не смущало, что он вышел без оружия. В такую ночь ему хотелось слиться с окружающим тревожным шелестом зелени, жизнью каждой травинки и листа, жука, точившего корни терна, камней, забивавшихся в сандалии. Когда-то в детстве Элаку приснился сон, что он прыгает по этим горным тропам босиком и колени его выгнуты назад... Мальчик проснулся в слезах, и мать с необычайной серьезностью отнеслась к его бессвязным жалобам.

Со временем за слишком густые волосы на голенях -- единственную отталкивающую черту в его облике -- девушки стали дразнить его "козлоногим". Но он хорошо знал, что не неприятен им. Особенно когда извлекал из густой шерсти то, что у него было не с ладонь, как у других, а с локоть длинной.

Путь до поля был недалек, если идти привычной дорогой от деревни. Но карабкаться козьей тропой оказалось нелегко. Элак сбил себе ноги и порвал одежду, прежде чем достиг узкой поляны на берегу ручья. Здесь обычно пасли стреноженных коней. Места было немного. Ничего удивительного, что Белерофонт убежал, наскучив дневной толчеей в стаде.

Срывающимся голосом Элак позвал коня. Как и следовало ожидать, ржания в ответ он не услышал. Зато через несколько минут после того, как эхо его голоса стихло, до слуха юноши донеслись незнакомые тревожные звуки.

Где-то выше по склону били тамбурины, пели флейты, захлебывались звоном цимбалы. Кожистые листья терна уже пожухли и кое-где скрутились в трубочки. Сходивший с вершины ветерок свиристел в них, как будто целая армия крошечных духов перескакивала с ветки на ветку, дудя в свои свирели.

Каменистая земля ровно дышла под раскинувшимся небом, на котором зажигались первые звезды. Элак осторожно обогнул тропу, уводившую наверх к большой пещере. Вытоптанная множеством ног, она свидетельствовала о том, что сегодня по ней прошла целая процессия. Были и животные с кладью.

Что-то удержало юношу от желания немедленно пуститься по дороге к пещере. Он знал, что переступает через запретное, а совершать святотатство легче под покровом густой тени. Боковая тропка вывела его на гребень горы, откуда можно было наблюдать за происходящим, оставаясь незамеченным. Площадка перед входом в пещеру освещалась множеством огней. Повсюду на склоне горели разложенные костры. Подлесок и кусты кругом наполняли легкие шепоты и плеск чьих-то крыльев, шорохи шагов, едва уловимое пение. В такую ночь нимфы явно бродили среди людей, танцевали и пели с ними.

Музыка слышалась из глубины горы. Элака сделал несколько шагов вперед и перегнулся через край, скального навеса. Он мог рассмотреть собравшихся и пришел в неописуемый восторг от увиденного. Большинство женщин уже освободилось от одежды и увилось гирляндами плюща. Все они двигались как-то странно, без обычной координации, словно слепые, тычась то в один, то в другой угол. Несколько участниц постарше варили в серебряном котле горячий напиток и тут же разливали его по кратерам. Среди них Элак узнал мать и главных жриц соседних деревень.

Более молодые женщины отходили и, возлегши тут же в пещере на полу на козьих шкурах, сплетались с ожидавшими их партнерами. Только тут Элак осознал, что в пещере находятся еще и мужчины... или нет, кто же это был?

Юноша инстинктивно прижал ладонь ко рту, чтоб не вскрикнуть от удивления. В толпе вокруг костров сходились и расходились существа с косматыми ногами и коленями, вывороченными назад. Их копыта стучали по каменному полу, острые клочковатые бороды торчали клинышком, ярко-рыжие длинные космы переходили в шерсть на спине. Элак хорошо рассмотрел их. Они скакали, дудели в дудки, танцевали и совокуплялись с деревенскими девушками, которые визжали и хрипло стонали от восторга.

Элак с удивлением заметил, как изменились лица хорошо знакомых ему женщин. Они словно разгладились, из них ушли заботы и беспокойство, но появились исступление и какой-то навязчивый голод. Они перестали быть людьми. Стали частью огромного беспокойного мира, грозно обступавшего пещеру и жаждавшего удовлетворения своих вечных страстей.

Женщины хватали сатиров за плечи, запускали пальцы в густую шерсть и рывками отдавались их похоти, или вскакивали на козлоногих верхом, опрокидывали их на спину и выли от голода, когда караваны поклонников иссякали.

Они были ненасытны. Дики. Где-то в глубине пещеры навзничь валялись тела тех двух рабов, которые сегодня утром ушли вместе с ослами в горы. Сгрудившиеся вокруг них менады пытались возбудить потерявших человеческий облик любовников. Животные были тут же. Все белые, без единого пятна. Они жалобно вопили, осаждаемые толпой искательниц сильной страсти. Им тоже давали пить возбуждающего варева, от чего ослы фыркали и брыкались, скидывая со спины возлюбленных, елозивших по их хребтам.

Посредине этого разгула верхом на крутобокой амфоре восседал пузатый козлоногий Пан, весь увитый виноградной лозой, сквозь которую на его лысой голове пробивались изогнутые рожки. Он размахивал кратером, полным вина, и блеял от вожделения. У горла его глиняного коня уже громоздилось несколько женских тел, едва вздыхавших в изнеможении.