Дмитрий Казаков - Открытая книга

На поднятую руку остановилась первая же машина. Дверца открылась с мягким щелчком, и Николай на ломаном немецком принялся изъяснять, что ему надо в Инсбрук. Но хозяин, полный австриец в очках, по виду – солидный бизнесмен, почти сразу заявил: "I know English very well. You can talk with me on your native language". "O, yeah! It is great!" – почти закричал Николай, мягкое кресло приняло его в объятия, защелкнулся ремень безопасности, и дальше общение шло легко, под мягкий шорох шин и гудение мотора. Австриец действительно хорошо говорил по-английски, понимал даже его австралийский вариант.

Высадил он пассажира на центральной площади. Николай не хотел, чтобы хоть кто-то знал, к кому он едет, и отговорился тем, что хочет осмотреть город. Но церковь, построенная аж в пятнадцатом веке, да и прочие архитектурные чудеса не заинтересовали мнимого туриста. Он нуждался в помощи, в совете, что делать дальше, в совете действительно знающего человека.

Искомый дом обнаружился на западной окраине. Небольшой особняк в два этажа, декоративный заборчик, большой сад за ним. Когда Николай подошел, то у входа в дом возился с кустами пожилой, очень пожилой мужчина. Когда в калитку стукнули, он распрямился, и на морщинистом лице, в окружении седых волос и бородки, ярко блеснули голубые глаза. Несколько секунд смотрел хозяин на Николая, не отрываясь. В небесного цвета взгляде сначала возникло недоумение, затем озабоченность, а затем, неведомо откуда, появился восторг. Затем австриец огляделся, быстро, не по-стариковски цепко. Николай понял, что этим взглядом была охвачена вся улица, проверено каждое подозрительное место, нет ли соглядатаев. Последовал кивок и Николай переступил порог. Хозяин вошел сразу за ним и тщательно запер дверь.

Поговорить получилось только к вечеру, когда Николай отоспался, вымылся и поел. И вот они вдвоем сидят в креслах у камина, в котором оранжевыми угольками умирает пламя, кофе дымится в чашках, за окнами шуршит пришедший с гор дождь. Молчание первым нарушил хозяин. Как и всякий образованный европеец, он хорошо говорит по-английски.

– Да, вот я и дождался главного чуда в своей жизни, – улыбка трогает тонкие старческие губы. – В восемьдесят шесть лет. Теперь можно и уходить.

– О чем вы? – недоуменно пожал плечами Николай, потягивая кофе.

– О вас. О встрече с вами, с Истинно Преображенным, с тем, кто владеет Книгой.

– Истинно Преображенный?

– Да, – дождь слегка затихает, словно прислушиваясь к разговору. – Я, или господин Смирнов, например, всего лишь потомственные, родовые маги. Наша магическая сила определена сотнями поколений предков, что отдали свои жизни магии. Но, мы же и ограничены наследством предков, оно сковывает нас. Вы же ничем не ограничены, вы стали магом лишь благодаря собственным усилиям, да еще Книге. Собственными усилиями добились вы трансформации, потеряли форму, на что родовой маг не способен в принципе, без формы он никто. Только поэтому вы и есть Истинно Преображенный, тогда как мы – Преображенные Родом. И ваши возможности гораздо больше моих, и не только из-за разницы в возрасте. Моя вотчина – Австрия, ваша – весь мир. Вы не привязаны ни к роду, ни к племени, ни к стране, лишь к земле, матери нашей.

– А маги Орденов? – опустевшая чашка со стуком опускается на столик. Дождь с новой силой бьет в крышу, видимо разговор перестал интересовать его.

– Их называют: Преображенные Светом и Преображенные Тьмой. Но страшную цену платят они за Преображение, теряют свободу, обретая силу и власть взамен.

– Ясно. А книга?

– Да, книга, – слова падают медленно, тяжелые, словно горы. – Я занимаюсь изучением алхимии много лет, как занимались мой отец, и дед, и прадед. В моей коллекции собраны редчайшие книги мастеров Искусства. Вот, смотрите, – старик нажимает кнопку на пульте, больше всего похожем на гаражный, и дверцы шкафа, самого обычного шкафа для одежды, расползаются, обнажая полки, заставленные древними манускриптами. – Вот они: "Splendor Solis" Соломона Трисмозина, «Каббала» Стефана Миххельспахера, "Символы золотого алтаря" Майера, «Гелиография» Тольдена, "Книга Двенадцати Врат" Рипли. Эти книги вместе стоят целое состояние, но они ничто по сравнению с тем, мой друг, что есть у вас. С книгой, в которой сконцентрирована вся алхимическая мудрость, с творением Василия Валентина, еретика Ордена Девяти, величайшего из Истинно Преображенных магов мира.

– И чем же ваши книги хуже?

– Э, мой друг, все очень просто. Ордена очень давно правят миром и не терпят свободомыслия. Поэтому всегда преследовались те, кто искал знания помимо Орденов. И алхимикам приходилось маскироваться, дабы все считали их только сумасшедшими искателями золота. Именно поэтому их манускрипты зашифрованы столь сильно. А Василий Валентин не шифровал свою книгу, он писал почти в открытую. И, кроме того, его книга – не просто книга, но об этом вам уже известно.

– Может я тогда оставлю книгу вам? И они оставят меня в покое, – предложил Николай.

– Нет, друг мой, не оставят. Особенно после того, что вы натворили в Мюнхене. Они просто убьют вас, предварительно выяснив, где рукопись. Кроме того, книга эта ваша, она пришла к вам, а не ко мне. Я не получу от нее пользы, – коричневые челюсти шкафа сошлись, скрыв старые и безумно дорогие зубы. – Надеюсь, вы дочитали ее?

– Осталась последняя глава, – Николай опустил глаза.

– Что же вы? Дочитывайте скорее, это ваш единственный шанс спастись. Больше, чем на ночь, оставить вас у себя я не могу. А потом у вас не будет возможности спокойно почитать. Читайте, и пусть Преображение свершится до конца.

– И как Преображение будет выглядеть?

– Откуда я знаю? Кажется, это знал Будда, но и он не смог описать это словами. Он только улыбнулся. Так что, улыбайтесь и вы. Гостевая комната и эта в полном вашем распоряжении, – и хозяин вышел, оставив Николая наедине с углями в камине, и с дождем.

Часы мерно тикают, равнодушно отмеряя время, секунду за секундой. Старинные, антикварные часы, темного дерева, с целым набором гирь на цепочках. Дождь за окнами мягкими лапками постукивает по земле, угли догорают в камине, помаргивая красными, воспаленными от бессонницы, глазами. Шелестят страницы, и знание, последний кусок знания постепенно перетекает в Николая, сплавляясь с душой, превращая ее в нечто иное, новое.

Последняя, седьмая глава, "О затвердении", оказалась снабжена подзаголовком: "Concidentia oppositorum" – "Соединение противоположностей". Она же занимала и меньше всего страниц, вдвое меньше по сравнению с первой. Гравюра перед главой также отличалась малыми размерами. Квадратная по форме, точнее, ограниченная квадратом, в который вписан круг, она изображала удивительнейшее существо. Николай долго вглядывался, пытаясь определить, что же не так в этой, на первый взгляд, вполне человеческой, фигуре. Не сразу до него дошло, что на гравюре изображен гермафродит. Человек на рисунке состоял из двух частей: левой – женской, и правой – мужской. Соединялись они точно посередине, так, что половинка лица оказалась с бородой, а другая – с длинными волосами. Одежда у разнополых половин различалась не очень. На общей голове покоилась пятизубчатая корона, по зубцам вольно вилась виноградная лоза. За спиной гермафродита плескались крылья, более всего похожие на нетопыриные. Женская половина держала в руке чашу, мужская – меч.