Брайан Олдисс - Градгродд

К концу работ миссис Ворхун невероятно развеселилась.

— Что бы мне ни приходило в голову, когда я наткнулась на ту статую, это было какое-то умственное затмение, — говорила она, обняв колени Брайана Латтимора. — Ты знаешь, я была так изумлена в тот день. Мне казалось, будто в каком-то месте эволюционной кривой человек свернул не в ту сторону.

— Всегда доверяй своим первым впечатлениям, — посоветовал Латтимор. Теперь, после того как он ее приручил, можно было и пошутить.

— Как только мы доставим этих инопланетян на Землю и выучим их английскому, я буду чувствовать себя лучше. Я слишком серьезно отношусь к своей профессии — наверное, это признак незрелости. Но нам предстоит такой огромный обмен информацией… Ох, Брайан… Я слишком много говорю, правда?

— Я люблю тебя слушать.

— Здесь так уютно, на этой шкуре, — и она стала теребить кончиками пальцев чередующиеся полосы меха и щетины.

Латтимор с удовольствием наблюдал за ее красивыми ловкими руками. Он сказал:

— Завтра мы наполняемся вакуумом, чтобы лететь на Землю. И я не хочу терять связь с тобой, Хилари. Ты не можешь рассказать о своих отношениях с сэром Михаилом Пазтором?

Она выглядела смущенной, хотя, возможно, пыталась заставить себя покраснеть. Но прежде чем она смогла ответить, в дверь комнаты Латтимора постучали, и вошел Квилтер с винтовкой Латтимора. Он дружески кивнул вскочившей миссис Ворхун, которая поправляла плечевой ремень.

— Она вся вычищена и готова к дальнейшим действиям. — Он положил винтовку на стол, хотя его взгляд был все еще прикован к миссис Ворхун. — Кстати, о действиях. У нас возникнут неприятности на рабочей палубе, если не будут приняты какие-нибудь меры.

— Какие неприятности? — лениво спросил Латтимор, надевая очки и предлагая обоим сигары.

— Примерно то же, что случилось у нас на «Мариестоупсе». Все эти риномэны у нас на борту здорово срут. Люди отказываются убирать это без дополнительной платы. А что действительно взбесило их — это что сегодня утром на палубе Г сломался пищевой синтезатор, и им дали мясо животных. Повара думали, что никто не заметит, но несколько парней сейчас в лазарете с холестериновым отравлением.

— Кто так управляет кораблем! — не без удовольствия воскликнул Латтимор, ибо, чем больше он слышал о промахах других, тем выше ценил свои заслуги. С другой стороны, миссис Ворхун это не понравилось, главным образом потому, что ей были не по душе возникшие между Брайаном и Квилтером приятельские отношения.

— Мясо животных не ядовито, — сказала она. — В отдаленных районах Земли некоторые народы постоянно употребляют его в пищу. — Ей не хватило смелости сказать, что оно понравилось ей самой во время уединенного обеда с Пазтором в его квартире.

— Да, но только мы более цивилизованны, чем они. — Квилтер втянул всеми легкими дым сигары. — Потому парни собираются устроить забастовку, не желая убирать это говно.

Миссис Ворхун увидела на их лицах иронические усмешки, такие же, как та, что периодически появлялась на лице мистера Ворхуна. Как откровение, она вдруг поняла, как глубоко ненавидит обезьянье мужское превосходство, а память о нежной, благородной статуе с Песталоцци укрепила ее в своей ненависти.

— Все вы одинаковы, мужчины! — крикнула она. — Вы убежали от реальной жизни так, как ни одна женщина не смогла бы убежать. Хорошо ли это, плохо ли, но мы — плотоядные животные, всегда ими были и будем. Мясо животных не ядовито — и если вы вдруг почувствовали себя плохо, съев его, это ваш ум отравляет вас. Экскременты — неужели вы ничего не понимаете — для наших бедных пленников всего-навсего символ плодородия. Испражнениями они торжественно возвращают земле взятые у нее и использованные минеральные соли. Боже мой, и что здесь такого омерзительного? Неужто это противнее земных религий, которые занимаются человеческими жертвоприношениями надуманным идолам? Вот проблема нашей культуры — она основана на страхе перед грязью, ядом, экскрементами. Вы считаете, что экскременты — это плохо, но еще более ужасен ваш страх перед ними!

Выбросив сигару, она загасила ее каблуком, как бы снимая маску искусственности. Латтимор приподнял бровь.

— В чем дело, Хилари? Что это с тобой? Никто не собирается бояться этих вещей. Они просто нам надоели. Как ты говоришь, это отходы. Хорошо — так и поступай с ними, как с отходами, а не молись на них. Ничего удивительного, что эти чертовы риномэны не сдвинулись с места, раз вся их жизнь посвящена преклонению перед собственными экскрементами.

— Да, кстати, — вставил разумный Квилтер, давно привыкший к непоследовательному поведению женщин, — ведь парни возражают не против того, чтобы выгребать это лопатами. Им не по нраву работа без дополнительной платы.

— Вы оба совершенно не понимаете, про что я говорю, — со страстью произнесла миссис Ворхун, запуская в волосы свои хорошенькие пальчики.

— Все, Хилари, хватит, — резко сказал Латтимор. — Заканчивай с этим приступом увлечения натурализмом.

На следующее утро отремонтированный «Ганзас» простился с запретной планетой вместе со всем своим грузом живых организмов, их страхами, надеждами, успехами, неудачами, и взял транспонентальный и трансцендентальный курс на планету Земля.

Глава 14

Старик Альмер все еще не мог полностью проснуться, сопротивляясь попыткам Снок-Снока Карна разбудить его. В конце концов молодой утод приподнял его своими четырьмя ногами и встряхнул.

— Ты должен проснуться, мой дорогой мэнлег. Бери свои костыли и иди к двери.

— Мои старые кости уже не гнутся, Снок-Снок. Это мне даже нравится, пока я спокойно лежу в горизонтальном положении.

— Ты готовишься к стадии кариона, — произнес утод. С годами он научился пользоваться только дыхательным и звуковым горлами, поэтому с Эйнсоном они могли вести продолжительную беседу. — Когда ты вступишь в карион, мы с матерью посадим тебя под ампами, и уже в свой следующий цикл ты будешь утодом.

— Большое вам спасибо, но ты наверняка разбудил меня не для этого. Что произошло? Что тебя беспокоит?

Даже после сорока лет общения с Эйнсоном Снок-Снок не понимал значения этой фразы, и потому пропустил ее мимо ушей.

— Сюда едут мэнлеги. Я сам видел. Они пробирались на своих четырехколесных круглых существах к нашей навозной куче.

Эйнсон пристегнул ножные ремни.

— Люди? Не может быть, я не верю в это, после стольких-то лет… — Подхватив костыли, он спустился по коридору к выходу. Со всех сторон его окружали двери, не открывавшиеся уже столько времени и хранившие оружие и амуницию, записывающую аппаратуру и сгнившие запасы.