Журнал «Если» - «Если», 2002 № 03

— Сама перестань!

Майло выучился монтировать сцену и спустя некоторое время даже справлялся с этим быстрее Силви. Он начал водить нескольких кукол, в частности, Будду, а в спектакле Силви «Мусорное шоу» раздражительного рабочего по имени Гектор. Он занимался подсобной работой — наполнял резиновый мочевой пузырь Каменной обезьяны, стягивал липучкой Гигантскую Туманность, после того как Пань-гу разрушал ее. Он научился разговаривать с заказчиками Силви, брать у них деньги или отгонять их, если они поднимали шум.

Майло стал лучше чувствовать себя. Слегка загорел, ребра перестали торчать. Синяки под глазами исчезли. Он свел знакомство с Джитси, который звал его малышом, потому что слышал, что Силви его так называет.

Силви отдавала Майло часть выручки, сначала по пять долларов, потом по десять, а иногда — двадцать. Когда они давали представления на улицах, он получал половину.

— При работе на улицах, — говорила она, — мы партнеры на равных.

Ему это нравилось.

Спустя неделю или около того Майло забыл, что собирался обнаружить связь Девора и Силви. Это просто перестало иметь какое-либо значение. Когда Силви исчезала на целый день без всяких объяснений, Майло шел в зоопарк, на пляж или в музей. В «Траве и деревьях» не было никого, кроме Майло и Силви. И Царя обезьян. Владелец в отпуске, объяснила Силви.

Майло погружался в свой прерывистый сон или просыпался неизвестно когда — внизу всегда было темно — и слышал, как Царь обезьян бьется на дубинках с божеством Эр-ланом. «Вот тебе, сушеный мешок гноя!» Иногда он подкрадывался к лестнице, чтобы получше разобрать слова.

«Ты меня не обманешь, ты, дурацкая рожа! — говорила Силви низким басом, затем вопила, как обезьяна: — Кланяйся, свиное рыло, не то я ударю тебя!»

Однажды ночью Силви неожиданно для Майло крикнула своим собственным голосом:

— Поднимайся, Майло, я знаю, что ты не спишь. Ты мог бы помочь мне в сцене погони.

Он поднялся по ступенькам и увидел, что кукольный театр Силви смонтирован в одном из эркерных окон, сценой внутрь комнаты. Он был мрачно подсвечен — кроваво-красным светом. Кукольный театр преобразился в причудливый храм с рядами колонн с каннелюрами (папье-маше) и цветными оконными стеклами (целлофан). Божество Эр-лан, страшное в красном свете, появилось в полном боевом снаряжении, с огромным копьем.

Вдруг отверстие театральной сцены поглотило его. Ковер, на котором стоял Эр-лан, обвил его, как язык, колонны щелкнули, словно зубы, просцениум чмокнул губой по авансцене. Эр-лан напрасно пытался с помощью копья раскрыть театральное пространство.

— Это рот Каменной обезьяны, Майло, — сказала Силви. Она оставила Эр-лана, и его голова безжизненно свесилась на доспех. — Обезьяна равноразложилась — и превратилась в храм, понимаешь? Сначала Обезьяна превратилась в воробья, а Эр-лан в сокола. Затем Обезьяна стала рыбой, а Эр-лан — скопой. Затем Обезьяна обернулась водяной змеей, а Эр-лан — красногрудым серым журавлем. Что было делать Обезьяне? Она превратилась в дрофу. Смотри. — Она показала ему тонкоклювую длинноногую птицу-марионетку с продолговатой головой, сохранившей некоторые черты Каменной обезьяны. — Это низшая ступень. С дрофой любой может сделать, что захочет — даже вороны. Обещай мне, что никогда не станешь дрофой, летающий мальчик.

— Что?

— Как бы там ни было, Эр-лан ранил Обезьяну. Обезьяна убежала и превратилась в храм. Видишь? Этот флагшток — обезьяний хвост, только я не приклеила еще волосы. Все вот это целиком — обезьяний рот. Окна — ее глаза. Но Эр-лан приближается. Он грозится разбить стекла. Это ослепит старую Обезьяну.

— Вот здорово, Силви! Как ты это сделала?

— Клей, — ответила она. — Все клей, Майло, в шоу-бизнесе. Трубчатая лента, термоклей, липучка, заклепки — это вроде моего катехизиса, понимаешь? Вещество внутри другого вещества, и так все время… Я собираюсь начать показывать это через неделю. Тебе понравилось?

— Научи меня.

— Я долго ждала, когда ты об этом попросишь. — Она повела его за сцену, в сердцевину красного свечения, и стала давать ему разные странные вещи.

— Силви… — сказал он.

— Да?

— Как могла Обезьяна все это проделывать? То есть, я хочу сказать, кем она должна быть, чтобы уметь превращаться в неодушевленные вещи?

Силви перестала работать и посмотрела на Майло. В целом мире не было ничего, кроме этого маленького шара, светившего красным светом, рта Обезьяны, мешанины кукол и крестовин, оконного стекла за, их спинами с перевернутой надписью «Кофе и беседы», а также глаз Майло и глаз Силви, глядевших друг в друга.

— Обезьяна умела изменять форму, Майло.

Майло внутренне сжался, но не как обычно — в тугой узел, а словно натянули веревку с двух сторон узла, чтобы ослабить ее и развязать. Мыслей не было, он испытывал нечто вроде deja vu.

— Деде… — произнес он.

— Силви, ты хочешь сказать.

— Силви, мне кажется, я должен тебе что-то сообщить.

— Я думаю, не стоит. Нам нужно выучить много текста, множество реплик. Держи. — Она вручила ему перевитую золотом дубинку Обезьяны, весом 13 500 фунтов. Она встала и включила верхний свет. Это была дешевая люстра. Подвески качались и бросали крохотные радуги на Эр-лана, на головы кукол, маски и афиши на стенах, на «ПРЫЖОК В НИЧТО» и все остальное. Они принялись за работу.

Здесь никогда не было ни посетителей, ни кофе, ни бесед, день за днем стулья все так же лежали перевернутыми на столах, — кроме тех, какими пользовались Майло и Силви. Однажды появился дезинспектор в газовой маске, в тяжелой шляпе, с ружьем-распылителем в руках, похожим на какое-то фантастическое оружие. Силви чуть не избила его до полусмерти, вытолкала за дверь, а он все показывал свой голубой с розовым ордер и пытался защитить чувствительные места.

— Только через мой труп, — заявила она.

— Вегетарианка! — покачал головой Майло.

— Они могут оказаться Каменной обезьяной, летающий мальчик. Они могут оказаться проклятым Францем Кафкой. Какого черта, откуда ты знаешь, кто такие тараканы? Иди убивай их, если хочешь.

Она ушла и не вернулась до следующего утра, когда разбудила его, чтобы одолжить немного денег. Только через два дня Майло почувствовал, что она помирилась с ним.

На пятой неделе она научила его, как спать. Она шептала ему в темноте. Он разрешил ей подняться на сцену, но не слишком близко.

— Майло, у тебя в животе чашка, большая чашка: можешь себе такое представить?

— Угу.

— Хорошо. Каждый раз, как ты вдыхаешь, чашка заполняется воздухом. Это ведь приятное ощущение?