Джо Рудис - Граница

Обух, сгорбившись, чиркнул кресалом и запалив факел, прихваченный с «Орла», обошел вершину кургана, со всех сторон поджигая погребальный костер. Скоро вверх взметнулись языки пламени и душа Нитима Железяки взлетела, кувыркаясь в струях черного дыма. Теперь у нее была одна дорога, в небесные сады.

Граничары спустились с кургана и застыли, обнажив головы. Долга Трубач прижал к губам мундштук трубы и заиграл Отходную. Подошел Хат, на руку которого опиралась принцесса Ольвия и снял свою круглую меховую шапку с гусиным пером.

— Пора, — сказал Обух, граничары пошли к лодкам. По дороге они миновали погребение хурренитов, могила была отмечена высокой, в человеческий рост грудой камней. Гвардейцы уже садились в лодки, здесь же оставалась только заплаканная золотоволосая женщина.

До Самохи не сразу дошло, что это та самая графиня Эльжгета, чей плач над убитым Димори Цейенским он слышал днем.

Граничары минуту постояли возле могилы, прощаясь с товарищами по оружию, с которыми свела их на короткое время изменчивая судьба.

Принцесса взяла графиню за руку, та вся подалась навстречу, и теперь ни одно слово не пролетело мимо цели.

— Я не буду утешать тебя, Эльжгета, — сказала принцесса, — но у меня есть для тебя радостная новость, которая несомненно утолит свою скорбь и заставит забыть наконец мертвого Димори, точно так же, как ты забыла его живого. Коннетабль Замыка попросил моего соизволения проделать оставшийся путь до Отиля на борту «Орла». Позволение ему дадено. Итак, дорогая графиня, утри эти никому не нужные слезы. Я не сомневаюсь что этой ночью ласки, подаренные тобой коннетаблю, будут по-особенному жгучи. Смерть — отличный афродизиак.

Женщина вздрогнула, словно от удара кнутом. Лицо Замыки, стоящего, очевидно, ожидая графиню, в нескольких шагах, осталось совершенно спокойным.

Коннетабль не нравился Самохе, и ничего с этим нельзя было поделать. Не потому, что он, по словам Хата, не торопился в устье Хемуля на помощь «Орлу», севшему на мель и атакованному менкитами. Это пусть хуррениты сами разбираются между собой. Хотя обязанность охранять принцессу, конечно, не могла не сказаться на образе мыслей граничара. Или день, вместивший в себя слишком много, отбрасывал тень на Замыку? Самоха постарался выкинуть все это из головы и пошел за товарищами, не забывая поглядывать по сторонам.

Днища лодок проскрежетали по камням галечного пляжа и скоро остров, где нашел свое последние пристанище Нитим Железяка, растаял за кормой «Орла» в вечерних сумерках.

Ночь выдалась такая, что воздух казался темней речной воды и плоды диких яблонь, растущих на прибрежных утесах, светились во мгле.

Уставшие после тяжелого дня люди спали. Жара улеглась, но не настолько, чтоб в прокаленных помещениях корабля стало прохладно, поэтому многие устроились прямо на палубе.

Самоха и Жуч долго ломали голову, где им надлежит находиться, когда принцесса пребывает в своих покоях. Потом с помощью Литиция выход был на найден. И теперь вид граничара, дремавшего на лавке в коридоре, перед дверью принцессы, свидетельствовал, что принцесса у себя. Нельзя сказать, что такое времяпровождение нравилось побратимам, но делать было нечего. Единственным развлечением было беседовать с придворными, то и дело норовящими проскользнуть мимо бдительных стражей. Дело кончилось тем, что Жуч ухватил самого пронырливого хурренита за кружевное жабо и, приложив его лбом об косяк, на пинках вынес из коридора. Пострадавший носил громкое имя баронета Женуа, о чем Жучу сообщила ватага вооруженных до зубов придворных, вломившихся после этого события в коридор и жаждавшая смыть нанесенное баронету бесчестье кровью.

— Надо же, — сказал Жуч, со скрежетом вытаскивая саблю из ножен, — такой прыщавенький и уже баронет.

Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не появление Хата, который всецело встал на сторону Жуча.

— Граничар выполняет мой приказ, — сказал он. — Вы все об этом приказе знаете. Знаете так же, почему такой приказ отдан. Караульный мог зарубить баронета и ничего бы ему за это не было…

— Означает ли это, что я могу вызвать негодяя на дуэль? — сверкая подбитым глазом, спросил баронет.

— Нет, — ответил Хат.

— А чего так? — удивился вышедший на шум из каморки Самоха. — Баронетом больше, баронетом меньше.

— А вот его?! — закричал баронет. — Вот этого я могу вызвать на дуэль?

— Этого можно, — сказал Хат. Спотыкаясь о спящих вышли на палубу. Появился заспанный Летимак и приказал зажечь факелы.

Следом за ним пришла княжна Генида Ло, свежая, несмотря на поздний час, как порыв майского ветра, и обеспокоилась, не привлечет ли свет речных хищников или разбойников. С берега, конечно, до «Орла» ни одна стрела бы не долетела, но ведь на лодке к нему в такой тьме можно подплыть незамеченным.

— Местные по ночам не плавают, — ответил Летимак. — Слишком опасно. А кроме того, палуба с воды не просматривается, мешают борта.

Снизу поднялся Пайда Белый. Долго не мог понять, что тут затевается, когда наконец дошло, зевнул и сказал.

— Братишка, как зарежешь баронета, спускайтесь с Жучем к нам, помянем Железяку, — и обратился к Хату: — Как баронета-то величать?

— Эймо Женуа.

— Вот, и Эймо Женуа заодно помянем.

— Понял, — ответил Самоха. — Приду. Баронет оказался не так уж беспомощен, но его яростные атаки Самоха парировал особо не напрягаясь, он раз десять мог отправить баронета на тот свет, но не видел в этом необходимости. Когда же решил, что достаточно, нанес ему длинную, но неглубокую, царапину на предплечье и выбил оружие из рук. Впрочем со стороны это выглядело так, словно клинок выпал из ладони раненого баронета, который с мучительным стоном рухнул на палубу. Хат подмигнул Самохе и сказал, что это был смертельный поединок двух сорвиголов.

Мимо Самохи фурией промчалась графиня Эльжгета и, упав возле раненого на колени, взяла его голову в руки.

— Убит? — голос ее звучал глухо.

— Ранен, — ответили ей, — но без чувств.

— Так пошлите за доктором! — закричала графиня и оторвав широкую полосу от подола ночной сорочки принялась неумело, но пылко бинтовать рану.

Жуч, с тупым видом наблюдавший эту сцену, шепнул Самохе, что надо было нанести баронету еще десять-двенадцать ран, чтоб, значит, оголить графиню как следует. Самоха же сказал, что оголением графини занимается коннетабль, который присутствовал тут же, судя по растрепанной бороде и блуждающему взгляду, оторванный от занятий куда более интересных чем поединок двух болванов.

Тут раздалось пронзительное «Вызывали?» — и на поле брани, как два облака, исполненных благодушия и любви к ближнему, всплыли откуда-то из таинственных корабельных глубин Лодоэль, маркиз Тифтонский, лейб-медик принцессы хурренитской Ольвии и Клепила Лихотский, ведун из Поймы.