Наум Фогель - Гипнотрон профессора Браилова

На этом, казалось, можно бы и успокоиться. Но вот совсем недавно получено второе такое же короткое письмо, и снова – фотография. На этот раз – схема генератора слепоты, сфотографированная, видимо, наспех, как и, первая, и под таким же углом и тоже с телевизионного экрана. Установлено, что название генератора было подчеркнуто профессором Браиловым за неделю до этого дома, вечером, у себя в кабинете, за рабочим столом. Тут уж Лосев непричастен. Мертвые не фотографируют.

Вспомнив, на основании каких данных решено было арестовать Алеутова, Болдырев усмехнулся. В жизни ему не приходилось еще строить обвинительный вердикт на таких шатких основаниях: какие-то неясные подозрения в результате анализа каких-то сновидений и смутных ассоциаций. Черт знает что, какая-то мистика! Прокурор язвительно улыбнулся: давать санкцию на арест, основываясь на каких-то нелепых сновидениях девушки, потерявшей голову от горя? Не слишком ли много требует от него полковник Болдырев?

Но потом, когда проклятый телевизор Алеутова взлетел на воздух, разворотив полдома над камерой хранения вещественных доказательств, прокурор уже не улыбался.

Алеутов держался крепко. По сути, никаких доказательств его вины не было, разве что взорвавшийся телевизор.

Узнав об этом. Алеутов только руками развел и недоверчиво усмехнулся. “У меня он больше года стоял – и ничего, а у вас, не успели взять и пожалуйста. Не слыхал я, гражданин начальник, чтобы телевизоры взрывались. Был у меня случай, правда, микрофарадный конденсатор фильтра выстрелил… Так это же хлопушка, а вы говорите: полдома… Жаль, хороший телевизор был”.

Да, Алеутов держался крепко. “Ну ничего, посмотрим, что он сегодня скажет”, – подумал Болдырев, нажимая кнопку звонка.

…Алеутов сидел, чуть ссутулившись. За все время многочисленных допросов никто ни разу не видел на его скуластом лице даже намека на волнение или тревогу: только усталость и выражение оскорбленного достоинства. Это и раздражало и вызывало чувство уважения к силе характера. Такой не сдастся, пока не убедится, что капкан защемил намертво.

– Разговор у нас будет сегодня напрямик, Алеутов, – начал Болдырев, – без обиняков. Я вам скажу, что мы можем доказать и что для нас остается пока неизвестным.

Алеутов пожал плечами. “Разве я могу вам запретить, – оказалось, говорил он всем своим видом. – Я же арестованный”.

– Итак, что для нас абсолютно доказуемо? – продолжав, шевеля бумаги, Болдырев. – Прежде всего то, что вы вели по заданиям американской разведки наблюдения за работами профессора Браилова. Вашим соучастником был некто Лосев. Пользуясь подложными документами, он устроился корреспондентом журнала “Новости науки и техники”, заручился расположением профессора Браилова и его дочери, проник в дом к ним и однажды вечером “нечаянно” испортил радиоприемник. Этот приемник он принес ремонтировать вам, Алеутов, хотя вы и утверждаете, что ремонтом радиоаппаратуры не занимаетесь.

– Неверно. Не говорил я этого. В любительском порядке приходилось, соседям, главным образом.

– Значит, Лосев не приносил вам аппарата? – продолжал Болдырев.

– Да боже мой, сколько повторять одно и то же? Не знаю я вашего Лосева. Представления о нем не имею.

– Между прочим, в день убийства вас видели вместе с Лосевым по дороге с вокзала.

Алеутов пожал плечами.

– Вы уже об этом говорили… Ну, знаете… На таком расстоянии… А о чем говорили мы, он не слышал?

– Значит, вы Лосева не знаете? Кто же тогда приносил вам ремонтировать радиолу “Куранты-6”?

– Слыхал про такую модель, а ремонтировать не доводилось.

– А эта деталь вам известна?

Болдырев извлек из ящика стола прозрачную пластмассовую коробку, в которой на тонкой подставке был укреплен небольшой цилиндр с выглядывающей из него радиолампой. Алеутов глянул на цилиндр, и веки его чуть смежились, выдавая настороженность и то напряженное внимание, какое бывает разве только у снайпера в момент, когда противник появляется в телескопическом прицеле. Но в следующее мгновенье лицо Алеутова стало по-прежнему спокойным. Он с профессиональным интересом потянулся к коробке.

– Вроде бы индикатор настройки, “магический глаз” называется, – сказал он, – а только зачем его в такую штуковину вмонтировали – непонятно. Разрешите посмотреть поближе.

Болдырев сделал вид, что не расслышал просьбы Алеутова.

– Эта штуковина – миниатюрный телепередатчик. И вы его вмонтировали в радиоприемник профессора Браилова. Не пожимайте плечами. На цилиндре сохранились отчетливые следы ваших пальцев. На дому у вас был телевизор, настроенный на волну этого передатчика. Это давало вам возможность фотографировать ру­кописи профессора, когда тот работал за столом в своем кабинете. Это мы докажем. Дальше: нам известно, что восемнадцатого августа, около девяти часов вечера, вы, загримировавшись. увели Лосева с приморского бульвара, потом выбросили его из машины на углу Овражной улицы, ударив кастетом а левый висок. Это все абсолютно доказуемо. Теперь, чего мы не знаем. Мы не знаем настоящей фамилии Лосева, не знаем, почему вы его убили. Мы не знаем, кому вы служите. Скажу откровенно, без вашей помощи на все эти вопросы мы вряд ли сможем ответить. Умный человек на вашем месте перестал бы отпираться. Ничего, кроме вреда, дальнейшее упорство не принесет. Свободы вы лишились уже до конца дней своих. А вот жизнь… Жизнь могли бы сохранить.

Алеутов сидел молча, задумчиво потирая пальцем глубокую складку над левой бровью. Бесхитростно-простодушное выражение лица, так раздражавшее все время Болдырева, сменилось выражением смелой решимости, граничащей с отчаянием. Видимо, внутренняя борьба захватила его целиком. В такие минуты человек обычно не следит за внешним проявлением своих чувств.

29. ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ ПРОФЕССОРА БРАИЛОВА

Волна политических забастовок, охватившая крупнейшие промышленные центры Северо-Американских Соединенных Штатов, прокатилась летом по странам Латинской Америки, Западной Европы, Азии и Африки, привлекая к себе внимание всего мира.

“Прекратить гонку вооружения!”, “Долой холодную войну!”, “Да здравствует мирное сотрудничество между народами!”, “Науку – на службу человеческому благополучию!” – такие лозунги пестрели на улицах городов, реяли над тысячными толпами демонстрантов, были выведены на стенах небоскребов, отпечатаны белой краской на лоснящемся асфальте автострад. К требованиям рабочих присоединили свой голос интеллигенция и студенчество, даже значительная часть так называемых “деловых людей”.

Короткое заявление ТАСС, сделанное в спокойном тоне, вызвало небывалую сенсацию. Имя профессора Браилова было у всех на устах. Портреты его не сходили со страниц газет самых разнообразных политических направлений.