Филип Фармер - Одиссея Грина

— А где твоя мама? — спросил Грин.

— О, она знала, что тебя задержат надолго, поэтому пошла подыскать комнату в гостинице. Во время праздника это очень трудно, почти невозможно. Но ты же знаешь маму, — подмигнул Гризкветр. — Она всегда находит все, что ей надо.

— Да, боюсь, что так оно и есть. Ну, и где же эта гостиница?

— К ней придется идти через весь город, но зато из нее видно стену, построенной вокруг корабля демонов.

— Прекрасно! Но в том конце города, наверное, в два раза трудней снять комнату. Как ей это удалось?

— Она заплатила владельцу гостиницы в три раза больше обычной платы и без того довольно высокой. Тот нашел повод поссориться с человеком, который заказал ее раньше, выгнал его и отдал комнату нам!

— И где же она взяла такие деньги?

— Она продала рубин ювелиру, лавка которого рядом с ветроломом. По-моему, он — гад и не заплатил маме всего, что стоит камень.

— Ладно, а где она взяла этот рубин?

Гризкветр кривовато, но с восхищением ухмыльнулся.

— Ну, мне кажется… один толстый одноглазый купец, не стану называть его, не досчитается одного-двух рубинов в кошельке, который он прячет под рубашкой.

— Да, могу себе представить… Но возникает вопрос, как она заполучила эти камни? Майрен скорее потеряет кварту крови, чем один из своих драгоценных камней. И заметит пропажу камня еще скорее, чем потерю крови.

Гризкветр задумался.

— Я… я правда не знаю. Мама не сказала. — Потом он расцвел улыбкой и добавил: — Но я хотел бы знать, как она сделала это! Может быть, она научит и меня когда-нибудь.

— Кажется, нам обоим есть чему поучиться у нее, — вздохнул Грин. — Я у нее в неоплатном и вечном долгу. Давай позовем рикшу и посмотрим, что за жилье она подыскала.

Когда они уселись на сиденья с высокими спинками и два человека, запряженные в коляску, начали свой трудный путь по переполненным улицам, Грин спросил:

— Ты не знаешь, где сейчас Майрен?

— Приблизительно. В порту его тоже расспрашивали, и он объяснял, что случилось с его ветроходом. Потом он позвал рикшу и поспешно уехал вместе с каким-то военным. Не с флотским. Это был воин из дворца, один из солдат Королевской Гвардии.

Грин почувствовал холодок в животе.

— Так быстро? Скажи-ка, он знает, где мы остановились?

— Нет. Когда я увидел, что он выходит из таможни, то спрятался за тюком хлопка. Мама посоветовала мне не попадаться ему на глаза. Она объяснила, насколько он продажен и как тебя ненавидит, потому что именно тебя считает виновником своих несчастий.

— И это еще не все, — ответил Грин.

Он замолчал и задумался, рассеянно глядя на толпу. В городе было много иностранцев, матросов из земель, граничащих с Ксердимуром, пилигримов — последователей древнего культа Богини-Рыбы, пришедших на праздник, но большинство в толпе составляли, конечно, эсторианцы. Они отличались довольно высоким ростом, голубоглазые и зеленоглазые, с большими носами и толстыми губами; волосы у них были рыжими или каштановыми. Они говорили на гортанном сложном языке, носили широкополые шляпы в форме раскрытого зонтика, на них были рубашки с узкими воротничками и фальшивыми галстуками, штанины брюк тесно прилегали к ноге до колен, а выше раздувались гофрированными шарами. Небольшие колокольчики звякали у них на лодыжках, женщины ходили с тонкими тросточками, и у всех на щеках были татуировки: рыбки, звездочки или контуры башен, похожих на ракеты.

На длинных, узких и извилистых улочках было множество магазинчиков, изобилующих разнообразными товарами. Разглядывая их, Грин поражался, насколько они привлекательны. Повсюду продавались брелки и амулеты в форме башенок, копии больших башен, окружающих город. На Земле их назвали бы игрушечными космическими кораблями. Он купил одну. Она была из дерева, около семи дюймов длиной, покрашена белой краской. Хорошо были воспроизведены стабилизаторы и посадочные опоры, убирающиеся при полете, но не было ни одной из мелких деталей, которые бы непременно присутствовали в игрушке на Земле. Не было отверстия в корме. Отсутствовало сопло, не было ни намека на люки, разнообразные дополнительные механизмы и датчики.

Он отдал игрушку Гризкветру и откинулся назад, чтобы еще подумать. Амулет разочаровал его, чего, собственно, и следовало ожидать. Если сначала эти модели изготавливались со всеми подробностями, то по истечении тысячелетий детали утратились или редуцировались до неопределенных символических изображений. Время съедает частности.

Он подивился, каким образом такие амулеты сохранились до нынешних дней, ведь прошло не меньше двадцати тысяч лет с тех пор, как их прототипы, настоящие звездолеты, исчезли, а человек деградировал до варварства. Но почему это произошло здесь, а на других планетах — и на Земле в том числе — ничего подобного не случилось?

Вдруг коляска остановилась.

— Процессия священников идет во дворец короля. Там они всю ночь будут читать молитвы, заклиная демона, — объяснил один из рикш, зевнул и почесался. — Думаю, он будет превосходно гореть, раз священники предсказали, что солнце будет в этот день светить ярко. Им трудно ошибиться; за тысячи лет не случалось, чтобы солнце не палило в Праздничный День.

Грин вцепился в подлокотники, подался вперед и спросил:

— Демон? Ты, наверное, имеешь в виду обоих демонов, не так ли? Разве их не двое?

— О, да! Сперва было двое, но один умер пару дней назад. Повесился, как я слышал, но не могу сказать точно, потому что священники не говорят подробностей. Святейшие не дают демонам спуску.

— Демонам? — вмешался Гризкветр, недоверчиво хмыкнув. — Разве то, что один убил себя, не доказывает их невиновность? Каждый ведь знает — демоны не могут убивать себя.

— Все так, мой юный друг, — ответил местный таксист. — Священники признали свою ошибку. Они искренне сожалеют… так они говорят.

— Тогда им следовало бы освободить второго человека?

— Ну, нет. Ведь именно он может оказаться демоном. Завтра в полдень пленника приведут под Глаз Солнца, и там он встретит смерть, единственно возможную для демонов. Ибо сказано: «Огнем он был рожден, от огня и погибнет». Глава двадцатая, стих шестьдесят второй. Примерно так говорил на вчерашней службе Верховный Обвинитель. Сам я читаю мало — слишком устаю, зарабатывая на жизнь своими ногами, загоняю себя в гроб, чтобы жена и дети могли сытно поесть и не ходили раздетыми.

Грин едва слушал болтливого рикшу, так поражен он был новостью. Неужели он опоздал? Что, если человек, который погиб, был пилотом, а другой не умеет управлять кораблем?